Понемногу приходили в себя. Хлебников попросил закурить. Пальцы у него тряслись, и самокрутку свернул заряжающий Манихин.

– Не дыми на меня, – отодвинулся в сторону Колесник. – И так тошно.

– Матвей, ты до переезда машину доведешь? – спросил его Чистяков.

– Не знаю… в глазах все плывет.

– Тогда я сам за рычаги сяду. Надо спешить.

Никто не сказал ни слова, что там горит огромным костром машина Степана Авдеева, а сам он, наверное, погиб.

– За прицел садись, – кряхтя, поднялся с земли Колесник. – Доведу как-нибудь.

Тело младшего сержанта Алексея Савина плотно завернули в шинель и положили на жалюзи.

– Бронепоезд-то отогнали, – подал голос, молчавший до этого Федя Хлебников. – Зубастая тварь, но мы по зубам ему хорошо врезали. Раза три в цель попали. Последним выстрелом зенитку свернули.

– Герои, напугали фрицев. Небось в штаны наложили, – морщась от быстрой тряской езды, сварливо рассуждал Матвей Колесник. – Выпить бы… никаких нервов не хватает.

Часа через три переезд миновал на полном ходу передовой танковый батальон с десантом на броне. Прошли, не задерживаясь, еще какие-то войска, судя по всему, недавно брошенные в наступление.

Позже подошел поредевший танковый полк Полищука и остатки тяжелого самоходно-артиллерийского полка Ивана Пантелеева – всего пять «зверобоев».

– Живой, Саня? – спросил подполковник своего командира батареи.

– Жив, – моргая обгоревшими ресницами, отозвался старший лейтенант. – А Степана Авдеева убили. Как машина остынет, вытащим, что осталось. Надо похоронить. Без этого нельзя.

Подполковник вгляделся внимательнее в пошатывающегося командира батареи.

– Контузило?

– Может, быть. Но не сильно. Спать хочется.

Разный был настрой у людей. Для тех, кто сумел удержать переезд и остаться в живых, появление передовых частей стало праздником. Они отважно дрались, потеряли многих товарищей и рассчитывали на что-то особенное. Их, конечно, будут хвалить, возможно, представят к наградам, дадут отдохнуть.

Но для наступающих полков этот крошечный переезд стал всего лишь короткой остановкой в набирающем силу наступлении. Они пробивали немецкую оборону, несли большие потери и не видели ничего особенного в действиях группы старшего лейтенанта Чистякова. Лишь командир самоходно-артиллерийского полка Пантелеев похвалил его и остальных:

– Молодцы, ребята. Да у вас ни одной целой машины не осталось. Как же вы тут оборону держали?

– Не только держали, но и за бронепоездом гонялись, – ответил Чистяков. – Зенитки у него сильные. Штук пять машин пожег, но и мы ему вломили. Жаль, что уполз.

Сане хотелось рассказать о Степане Авдееве, своем друге, который вел огонь до последнего, о ночном бое, но Пантелеев уже говорил о другом.

– До утра мы здесь точно простоим. Ремонтники должны подъехать и снабженцы. У тебя машина на ходу?

– На ходу. Только еще раз проверить надо. Все же такой снаряд в лоб словили. Удивительно, что броня выдержала.

У Пантелеева не было времени удивляться. Он мельком оглядел вмятину и неопределенно покачал головой.

– Давай, проверяй. Устраняй мелкие повреждения, машина должна быть на ходу. Сам видел, сколько нас осталось. С твоей самоходкой по две штуки в батарее. Примешь к себе машину Павла Рогожкина. Вы же с ним вместе учились?

– И учились, и воевали.

– Ну, хорошо. Кухня на подходе, горячим перекусите. В общем, работай.

Саня поговорил с командирами двух других батарей, затем взялся за дела. Что его сразу задело – реакция старого приятеля Паши Рогожкина. Не так давно он сам просил Саню взять его в свою батарею. Сейчас оглядел машину Чистякова с оплавленной вмятиной от снаряда, вздохнул и спросил:

– Что, опять один остался? Угробилась батарея.

– Слова выбирай. Две самоходки сгорели в бою.

– Вместе с экипажами…

– Экипажи частично уцелели. Я что, перед тобой отчитываться обязан? Доложить о состоянии своей машины!

Рогожкин подтянул отставленную в сторону ногу в разбитом сапоге, выпрямился, изображая стойку «смирно».

– Вверенная мне самоходно-артиллерийская установка СУ-152 находится в исправном состоянии. Экипаж готов к выполнению приказов командования. Снарядов осталось четырнадцать штук, горючего тоже немного. Требуется дозаправка.

– Немного! – фыркнул Вася Манихин, который Рогожкина знал давно. Помнил, как того год назад снимали за трусость с машины. – Да у тебя почти полный комплект. У нас всего четыре штуки осталось. Остальные по фрицам выпустили. Что-то твой экипаж мало стрелял.

– Полный комплект, это двадцать снарядов, – ровным голосом заметил лейтенант. – А в бою мы участвовали наравне с другими.

Неожиданно возникла проблема с механиком Матвеем Колесником. Увидев, что прибыли машины полковой санитарной роты, он сразу сгорбился, подошел к Чистякову и попросил:

– Товарищ старший лейтенант, разрешите отбыть в санчасть ввиду контузии.

– Матвей, ты чего так официально? Иди, если надо.

– Надо, – не скрывал облегчения старшина. – Снаряд в метре от меня по броне шарахнул. Все нутро перевернулось, и голова не своя – как котел гудит.

Наводчик Федя Хлебников и заряжающий Вася Манихин смотрели на него понимающе. Может, в душе жалели, что сразу после попадания снаряда не заявили о контузии, а сейчас уже поздно. Надломился старшина Колесник за три года войны. Не зря последнее время все чаще вспоминал о ремонтной роте, жаловался на старые раны и болячки. Возраст уже за сорок, нет здоровья.

В механики Чистяков присмотрел Ивана Крылова. Не сказать, что тот сильно обрадовался. Но все же среди своих лучше служить. И радиста взяли из экипажа Степана Авдеева. В отличие от погибшего Леши Савина был он более сдержан и возрастом постарше.

Сразу взялся за дело. Осмотрел рацию, достал ее и потряс перед старшим лейтенантом. Внутри звякали разбитые лампы, смяло корпус.

– Пойду к зампотеху. Может, заменит.

Звали радиста Гнатенко Михаил.

– Ты не из хохлов? – спросил его Манихин.

– А что?

– Расторопный шибко.

– Может, из хохлов. Под Ростовом семья осталась.

– Воюешь давно?

– Второй год. Нет больше вопросов? Тогда я пошел.

– Серьезный мужик, – сказал Василий. – Связь точно наладит.

– Иван, ты занимайся машиной, а мы с Василием сходим, достанем, что от Степана Авдеева и его заряжающего осталось. Десантники братскую могилу копают.

С ними увязался Павел Рогожкин. Он жалел, что не сдержался, психанул при встрече с Чистяковым. Тот уже старший лейтенант, командир батареи, ходит в любимчиках у Пантелеева. Не сегодня-завтра «капитана» получит. Ни к чему с ним ссориться. Разозлится, будет совать в каждую дыру.