* * *

Часом позже Рик уже въезжала на главную улицу Вальсё. Не доехав до церкви, она включила сигнал поворота и свернула на Престегорсвей, где и припарковалась. Там заглушила двигатель и посидела немного не шевелясь, с закрытыми глазами, а потом открыла дверцу и вышла из машины.

Переходя главную улицу, Луиза практически не смотрела по сторонам. Уехав из этого города и появляясь там только для того, чтобы навестить родителей, она всячески избегала центральной магистрали. Страх встретить знакомое лицо по-прежнему сидел в ней, равно как и двадцать один год назад, когда она покинула городок.

Когда Рик открыла дверь в магазин, зазвенел колокольчик.

Она остановилась, впитывая тяжёлый влажный аромат цветов, заполнявший крохотное помещение магазинчика с пола до потолка. Где-то в конце торгового зала послышались голоса, а потом звук открывающейся двери.

– Иду-иду! – произнёс высокий женский голос, а затем показалась в дверях и та, кому этот голос принадлежал.

Обе они молча стояли и смотрели друг на друга, пока Луиза наконец не нашла в себе достаточно сил, чтобы склониться над вазоном с цветами и извлечь из него один из готовых букетиков.

Виви училась в одном классе с Клаусом, и хотя за то время, что Рик её не видела, она успела превратиться во внушительную матрону, её всё же было очень легко узнать. Она была одной из тех девушек, что всю свою юность преданно вились вокруг Томсена-Большого и его компании, вспомнила Луиза, не отрывавшая взгляда от пластиковой карты, уже вставленной в платежный терминал.

Обе они не проронили ни единого слова и даже не попрощались, когда Рик приняла из рук Виви свой букет, обёрнутый в светло-зелёную бумагу, и покинула магазин.

Отойдя по тротуару подальше от магазина, она остановилась, чтобы убрать карту в кошелёк и закрыть сумку на замочек. Затем она наискосок пересекла главную улицу, направляясь к церкви.

Гравий, которым была покрыта дорожка, похрустывал у неё под ногами. Луиза не знала точно, где похоронен Клаус. Её не было здесь в тот день, когда хоронили её любимого. Она не справилась бы с шёпотом людей за своей спиной и взглядами, которые бросали бы на неё люди. Единственное, что ей было известно, – это что могила находилась на участке позади церкви. Об этом ей рассказывал младший брат.

Миккель пришёл на похороны и оставил на могиле одну красную розу от неё. Луиза так никогда и не расспросила его о подробностях – она не хотела знать, ни много ли пришло народу, ни какие псалмы исполнялись. Единственное, что ей позже рассказали, – это что младшая сестра Клауса начала было произносить речь у гроба брата, но не выдержала и разрыдалась, но когда Миккель хотел пересказать Луизе её слова, она попросила его замолчать. Когда случилось несчастье, эта сестра получала среднее образование в другом городе, но после похорон уже не вернулась туда. Так, во всяком случае, рассказали Луизе.

Когда Рик подошла к церкви, её вдруг снова охватило чувство вины. А ведь она так старалась убедить себя в том, что ни в чём не виновата, и вообразила было, что ей это удалось! Но вот от стыда, который она чувствовала из-за сплетен, она никак не могла избавиться.

«Луизу любой прокати на мопеде – она и даст». Эту гадость её брат подслушал на спортплощадке. Сначала она только отмахивалась и смеялась. К тому времени они с Клаусом встречались почти пять лет, и он только качал головой, дивясь несуразности таких высказываний, и не принимал их всерьёз. И только когда Луиза начала замечать, что люди шепчутся у неё за спиной, а иногда судачат так громко, что она невольно слышала их слова, это стало её задевать. Но к тому времени слухи уже настолько распространились, что было неважно, что она на это скажет. А когда она просила сказать, с кем же это сплетники видели её катающейся, все отмалчивались. Потому что единственным, с кем она ездила на мопеде, был Клаус.

Пытаясь взять себя в руки, Луиза задержала дыхание. Посыпанная гравием дорожка шла по прямой между вечнозелёными кустами живой изгороди, обрамлявшей могилы по обеим сторонам от неё. Клаус покоился где-то там, дальше…

Рик сделала ещё несколько шагов, но, оцепенев от горя, почувствовала, что не может заставить себя двигаться дальше. Нет, она не может туда идти. Пусть до его могилы оставалось всего метров десять, но преодолеть их она не в силах.

На тесной стоянке перед церковью женщина выкинула букет в мусорный бак и поторопилась прочь. К машине она шла с опущенной головой, глядя на плитку тротуара. Её охватило всепоглощающее ощущение утраты. Утраты собственного достоинства и утраты любви.

У неё перехватило горло, и последние метры до машины она бежала. Отпустит ли этот город её когда-нибудь? И сможет ли она когда-нибудь отпустить его?

Агнета Эскильсен сняла кофейник с плиты и поставила его перед Камиллой, а потом обернулась за десертной тарелочкой с печеньем, стоявшей на кухонном столе, примыкавшем к плите.

Когда Линд позвонила ей и попросила разрешения зайти, она представилась журналисткой, работающей на фрилансе и публикующей свои материалы в тех газетах и журналах, которым окажутся интересными её материалы. Пожилая женщина приняла это как должное и не стала больше ни о чём расспрашивать.

– Как я понимаю, вы работали санитаркой в интернате для умственно отсталых Элиселунд, под Рингстедом, – начала разговор Камилла. – И именно поэтому вы узнали девочку со шрамом?

Хозяйка дома кивнула и, казалось, на время полностью погрузилась в воспоминания о далёком прошлом.

– Да, – сказала она после паузы. – Какое же это было несчастье, ведь она до этого была такой хорошенькой!

– Так это там случилось? – воскликнула журналистка и спросила, притворяясь, что не может сама этого вспомнить. – Когда же это произошло?

Агнета Эскильсен снова кивнула.

– Это было в семидесятом году, – ответила она без задержки. – Я знаю, потому что я сама ушла оттуда сразу же после этого. Могу поэтому совершенно точно сказать: это был июль. Всю первую неделю, проведённую дома, я варила компот из ягод.

Камилла приподняла бровь в изумлении от того, что Эскильсен спустя так много лет помнила такую мелкую подробность.

– В последний год работы в Элиселунде меня отрядили старшей ночной смены на отделении «C». Мой первый муж как раз тогда заболел, и в ночную смену я старалась выходить как можно чаще. Днём же я оставалась с ним дома, и в последние недели его жизни единственным, чем мне удавалось его накормить, был фруктовый компот из ягод, которые я собирала в саду, – рассказала Агнета и добавила, чуть улыбнувшись, что изрядно трусила, когда ей приходилось работать ночью. – Мы должны были делать обход помещений каждый час, и мне неприятно было заходить в спальню к мужчинам, потому что они спали друг с другом, и всё это сопровождалось возней и шумом.

Ненадолго она погрузилась в воспоминания, а потом заговорила снова:

– Как-то ночью мне показалось, что у одного из мужчин судороги. Когда я к ним зашла, то увидела, что его кровать так и ходит ходуном, даже отодвинулась от стены. На дежурстве я была одна, и мне было не по себе в такой ситуации, но в конце концов я решилась подойти к нему и поднять одеяло – и вижу, что он просто лежит там и онанирует. Да уж, много разного нам доводилось там повидать! – Пожилая женщина снова покачала головой.