С клеветническими представлениями никто не боролся. Народ хотел верить им.

Так проходили дни в то страшное жаркое лето. Я изо всех сил пыталась вести себя нормально, подавляя страх, который часто охватывал меня.

Я неоднократно пыталась склонить короля к бегству. Мои драгоценности оставались упакованными. Я была убеждена, что нам следует бежать, как это сделали наши друзья. У меня не было сведений о Габриелле и Артуа, но я предполагала, что они в безопасности, поскольку если бы их убили, то я узнала бы об этом.

Четырех человек я любила все больше и больше, поскольку считала искренним их дружеское расположение ко мне, а в такое время особенно ценишь преданность. Это были моя любимая скромная Ламбаль, моя благочестивая Елизавета, моя преданная детям гувернантка мадам де Турзель и моя практичная и серьезная мадам Кампан. — Я постоянно пребывала в их компании. Они рисковали так же, как и я, жизнью, однако я не могла убедить их покинуть меня.

Мне представляется, что больше всего меня морально поддерживало то спокойствие, с которым мадам де Турзель и мадам Кампан выполняли свои обязанности, словно в наших судьбах не было никаких изменений.

С первой из них я любила говорить о детях, и у нас в комнате устанавливалась почти мирная атмосфера. Я рассказывала гувернантке о своих маленьких беспокойствах, связанных с дофином.

Я видела, как он вздрагивает при неожиданном шуме, например, при лае собаки.

— Он очень впечатлительный, мадам.

— Он слишком горячится, когда сердится. И быстро начинает злиться.

— Как все здоровые дети. Однако он добрый, мадам. И великодушный.

— Да благословит его Бог. Когда он получает от меня подарок, он просит еще один для сестры. У него очень великодушное сердце. Но я немножко обеспокоена из-за его привычки все преувеличивать.

— Это признак богатого воображения, мадам.

— Я не думаю, что он как-то сознает свое положение дофина. Возможно, это и хорошо. Наши дети все узнают очень быстро…

Мы замолчали. Может быть, она подумала, как и я, что он быстро поймет происходящее вокруг нас.

У дверей появился паж., Это означало, что явился посетитель, который хочет меня видеть. Откуда мне было знать, кто может пожаловать без предварительной договоренности? Откуда мне было знать, когда эти люди с лицами кровожадных маньяков ворвутся ко мне?

Имя посетителя я не спросила. Я поднялась, успокаивая себя.

В дверях стоял Он, и когда я Его увидела, то была так потрясена, что едва не потеряла сознания.

Войдя в комнату, он взял меня за руки и стал их целовать. Что подумала мадам де Турзель, находившаяся здесь же в комнате? Поклонившись, она повернулась и вышла, оставив нас вдвоем.

Он смотрел на меня, как будто вспоминая каждую черточку моего лица.

Я помню свою глупую фразу: «Вы… вы приехали…»

Он не ответил. А почему он должен был отвечать? Разве не было ясно, что он приехал?

Потом я вспомнила ужасные крики толпы, вспомнила, что делали с друзьями королевы.

— Сейчас не такое время, когда нужно приезжать, — сказала я. — Здесь теперь очень опасно. Все уезжают…

— Вот почему я и приехал, — ответил Аксель.

Я понемногу становлюсь счастливее, поскольку время от времени могу свободно встречаться со своим другом, что немного утешает нас за все те несчастья, которые пришлось перенести этой бедной женщине. По своему поведению, мужеству и нежности это чистый ангел. Никто на свете не может любить лучше, чем она.

Из письма Акселя де Ферзена к сестре Софи

Торговки рыбой шли впереди и по бокам экипажа Их величеств, громко выкрикивая:

«Нам больше не нужен хлеб — у нас есть пекарь, пекарша и маленький пекаренок». Над человеконенавистническим войском плыли головы двух убитых телохранителей, насаженные на колья.

Из воспоминаний мадам Кампан

Малый Трианон и в прошлом служил мне приютом. Теперь он спасал меня от ужасов реальной действительности. В прошлом я уединялась в этом маленьком раю, отказываясь извлекать уроки из нотаций своей матушки и никогда не прислушивалась к предостережениям Мерси и Вермона. Теперь я удалюсь туда и попытаюсь забыть о разразившемся несчастье. Я хотела попытаться восстановить тот мир мечты, который я создавала годы тому назад и в котором я все еще, по моим убеждениям, могла быть счастлива в случае, если бы мне удалось достичь желаемого. Я не просила многого. Я говорила себе, что мне не нужно расточительство, прекрасные платья, бриллианты. Если бы рядом со мной не было Розы Бертен, которая подстрекала меня на расточительные безрассудства, если бы придворные ювелиры не были так настойчивы, я бы никогда не думала о покупке их изделий. Мне была нужна счастливая семья: дети, прежде всего дети, о которых я бы заботилась, и муж, которого я могла бы любить. Людовика я любила по-своему, возможно, следует сказать, что у меня была к нему большая привязанность. Однако так же, как не годился он на роль короля, так не подходил и на роль мужа.

Он был самым добрым и самым скромным человеком в мире, его слабые стороны были для меня, как на ладони; он удовлетворял мои желания, но, возможно, я даже больше уважала бы его, если бы он этого не делал. Он был человеком, которого можно было любить, но нельзя до конца уважать. Ему не хватало той силы, которую каждая женщина требует от мужчины. Этого же требовал от него и народ, но он и ему не мог дать ее, как и мне.

Служат ли мне оправданием те лихорадочные недели в Трианоне — недели ожидания чего-то между роковым 14 июля и тем трагическим днем в октябре, с которого начался самый крутой поворот в нашей жизни?

Возможно, это и так, но даже теперь, трезво оглядываясь и учитывая всю прожитую жизнь и близкое дыхание смерти, я убеждена, что мне следовало вести себя таким образом.

Я любила Трианон больше всего в мире; мир рушился вокруг меня — скоро мне предстояло потерять Трианон… моих детей… свою жизнь… Поэтому с такой жадностью я ухватилась за это короткое счастье. Я должна воспользоваться возможностью, дарованной мне жизнью. Именно это звучало во мне с такой неистовой силой, какой я никогда раньше не испытывала.

Прежде Аксель уезжал из Версаля, поскольку опасался последствий своего продолжительного пребывания при дворе. Он рассказывал мне, как он желал остаться здесь, но уже тогда он знал, что его имя связывают с моим, и поэтому представлял, какие неприятности могут выпасть на мою долю, если он останется.

А теперь? Теперь все было по-другому. Картина полностью изменилась. Теперь мне нужны были друзья. Мне нужен был каждый человек, на которого я могла бы положиться. И он заверил меня, что я никогда не найду такого друга, как он.

— Вы рискуете своей жизнью, оставаясь здесь, — сказала я ему.