– Кто хочет гулять, пусть гуляет. Мне-то что? – непреднамеренно повышаю голос. – Я – не невеста. И не обязана никому… Я вообще… Я… Тебе я – никто, так получается?

Ярик, явно сбитый с толку таким переходом, хмурится.

– Будем сейчас это обсуждать?

– Скажи.

– Ты – моя. Такой вариант тебя устроит?

На эмоциях вскидываю руку и тычу ему в лицо средний палец.

– Неправильный ответ.

– Ты еще долбаной сиреной заори, – психует Яр.

Ловит мои запястья. Шарпая на себя, сжимает у груди.

– Надо будет, и заору!

– Маруся… – разительно тон меняет. Качая головой, смотрит с посылом, который я сейчас не способна принять. – Маруся… Ну, не гони ты, твою мать. Выдохни и успокойся.

– Пусти, Ярик! Пусти… – дергаю руку на себя, игнорируя боль, которая вспыхивает от этих резких движений. – Пусти!!! – так отчаянно вырываюсь, что Градскому просто приходится разжать пальцы и позволить мне отойти. Чудом не шлепаюсь на задницу. Качаясь, отступаю дальше и дальше. – Я больше не могу… Не могу… Мне нужно уехать.

– Зачем? За каждым номер закреплен, – понимаю, что он старательно слова подбирает и сдерживает эмоции. Осторожничает, подбирая ключик, будто я полоумная. Может, так и есть… – Что ты вытворяешь, Маруся? Хочешь отдохнуть, окей. Поднимемся в номер.

– Нет, – зажмурившись, мотаю головой. – Мне нужно домой.

– Папа Тит с мамой Евой уже в номере, – напоминает Яр. – Я за тебя отвечаю.

– Я вам ребенок, что ли? – прихожу в необоснованную взрывную ярость. – Отстаньте! Все от меня отвалите!

Яр медленно вдыхает и, склоняя голову, кивает.

– И я? – уточняет чрезвычайно спокойно.

– Ты – особенно!

– Что ж ты за маньячка такая? – повышая голос, вновь по моим натянутым нервам прокатывается.

– Овсянку свою будешь обзывать! Может, ей даже понравится! И все остальное… –  слезы обжигают глаза, голос срывается. В груди так пусто и горячо становится, боль и ревность авансом выжигают все самые важные и чувствительные ткани. – Я… не подхожу тебе... У меня… – внутри все поломано. – Ничего не получится… Я не смогу… Вот так, как сегодня, как ты хочешь… – отчаянно мотаю головой. – Не могу!

Развернувшись, почти бегу в сторону парковки.

– Маруся!

– Просто оставь меня в покое!

Подъезжает такси, и я, дернув на себя дверь, без колебаний запрыгиваю на заднее сиденье. Вижу, что Градский злой и расстроенный. Однако, должна признать, удивлена, что он меня отпускает.

Прижимая ладони к лицу, притискиваю указательные пальцы к внутренним уголкам глаз. Пытаюсь сдержать слезы, но уже пару секунд спустя горячие капли, обжигая слизистую, скатываются прямо мне на руки. Мгновением позже их становится так много, что смысла тормозить истерику нет. Плачу, беззастенчиво всхлипывая и растирая по лицу косметику. Мне обидно, страшно и больно. Все это в двойном объеме. За себя и за Ярика… Я снова неосторожно ранила его. Осознаю это, как обычно, с опозданием. И я бы вернулась, не зазорно признавать ошибки и извиняться. Вот только боюсь, что зреющий внутри меня срыв приведет к чему-то более глобальному и катастрофическому. В первый год такое часто случалось, и сейчас что-то похожее разом накрыло. Кажется, даже больше, чем когда-либо. Я проживаю слишком много эмоций, и все они одна другой противоречат. Ведут внутри меня войну. А там, где проходят боевые действия, как правило, пустошь и разруха остаются.

В доме темно, но по этому поводу я в кои-то веки не паникую. Оказавшись в родных стенах, мимолетное облегчение ощущаю. Даже свет не включаю. Поднимаюсь на второй этаж. Раздеваюсь на ходу и сразу же в душ забираюсь. Это лучшее лекарство. Вода шумит, свет успокаивает, тепло согревает.

Стою под упругими струями. Нервное напряжение ослабевает быстро. Однако с обратной прогрессией возрастает понимание и сожаление относительно того, как я повела себя с Яриком.

Какой же разбалансированный, абсолютно негармоничный я человек… Страшный. Проблемный. Неисправный. Всем лишь неприятности и боль причиняю. Сама же от этого страдаю. И все равно, каждый раз траекторией каких-то вспышек следую. В моменты паники они меня ослепляют и дезориентируют. Заставляют совершать немыслимые поступки и бросать неосторожные слова. Совсем не то, что я на самом деле чувствую.

Господи… Как же тяжело бороться с этой темнотой…

Как же я устала…

Уняв физическую ломоту, принимаюсь за мытье. После этого всегда ощутимо легче становится. Споласкиваю волосы от шампуня, долго растираю жесткой мочалкой тело. Оно зудит, едва сдерживаюсь от того, чтобы не разодрать до ссадин.

Перевожу дыхание и, склоняя голову, роняю губку на поддон. Еще пару минут бесцельно стою и выбираюсь. Машинально промокаю волосы полотенцем, его же оборачиваю вокруг груди.

Открываю дверь в спальню и обмираю.

На моей кровати сидит Градский. Уперев локти в широко расставленные колени, растирает ладонями лицо. Мгновение, и он вскидывает взгляд, а у меня сердце о грудную клетку разбивается. Потому как то, что я с новой силой ощущаю, взрывает меня, как петарду.

Ярослав

Пока жду Марусю, готовлюсь к серьезному и тяжелому разговору. При необходимости не побрезгую связать и прибегнуть к антигуманным манипуляциям, чтобы вытянуть все, что корежит ее изнутри.

Сколько можно? Понять Титову хочу. Да, мать вашу, просто ее хочу. Полновесно и безраздельно. Со всеми тараканами и бегемотами, которые бродят в ее запревшей чудной головке.

Речь умную подготавливаю. Сам проникаюсь. И ею же давлюсь, стоит Марусе выйти из ванной. Все забываю. Потому как… Она, мать вашу, подходит ко мне и скидывает с себя полотенце.

Теряюсь, словно сошедший с орбиты спутник.

– Ух, ни хрена себе прием, – когда в груди все штырем встает, шутить пытаюсь. – Сразу на лопатки.

Одичало пялюсь на ее голое тело. Никакой Бог и мнимое благородство не заставят отвернуться. Медленно курсирую взглядом по блестящей от влаги и подернутой мурашками коже. Цепляюсь за острые холмики груди.

Громко сглатываю.

Сорванная с петель сердечная мышца клинит и перекрывает кровоток. А потом, после термоядерной эмоциональной атаки, бурным потоком вены топит. Любой двигатель – это механика, человеческий же слишком чувствителен относительно внешних факторов. Барахлит, не способен стабильно работать, какие превентивные меры ни вменяй.

Когда между ног святоше взгляд сливаю, забываю и то, что дышать должен.

– А ты будто не за этим приехал?

Посыл поймать не могу. Маруся, если и пытается задеть, звучит слишком глухо и отрывисто.

– Не за этим. Но не дурак, чтобы отказываться.