Табачник сидел на табуретке и пил чай. Налить вторую чашку для Насти он, конечно, и не подумал. Подняв глаза поверх струйки пара, он изумленно вытаращился на ее одеяние.

– Это что?

– Пижама. Ты никогда пижам не видел?

– Я никогда не думал, что ты можешь носить что-нибудь подобное. Прости, детка, но мне казалось, что у тебя хватает вкуса не опускаться в такую пошлость.

– Пошлость – это обожаемые тобой кружавчики…

– Нет, но это же асексуально! К женщине в такой пижаме невозможно испытывать эротическое влечение.

– Борис, если у тебя на меня не встанет, я абсолютно не расстроюсь. У меня был тяжелый день. Точнее, у меня сейчас вообще очень тяжелая жизнь. Поэтому я хочу выпить чаю, согреться и побыстрее лечь спать.

– Иногда твоя грубость вводит в ступор даже меня, – произнес Борис, с укоризной глядя на Настю. – Меня, боевого офицера, прошедшего Афган.

– Да. Я грубая, резкая, некультурная и в пошлой пижаме. Если это все, что ты имеешь мне сообщить, то можешь допивать свой чай и проваливать.

– Я никуда не уйду, пока с тобой не поговорю. И разговор будет серьезный. – Табачник многозначительно посмотрел на Настю. Его маленькие черные глазки блестели.

– Конечно, куда уж серьезнее. Мы с тобой представители двух враждующих кланов. Практически Монтекки и Капулетти. Ты хочешь сказать, что не имеешь никакого отношения к покушению на Фомина? Или предостеречь о грозящей опасности и намекнуть, что я следующая? Или попытаться уговорить выйти из игры? Чтобы ты не тратил времени, ни своего, ни моего, мне правда очень спать хочется, я тебе скажу, что этого не будет.

– Ты что, совсем дура? – медленно спросил Табачник, едва сдерживаясь, чтобы не заорать. – Ты со своими выборами спятила! Больше ни о чем думать не можешь, кроме как о своем драгоценном Фомине! Так сладко снова с ним спать, что обо мне и думать забыла? Старая любовь не тускнеет с годами?

– Я с ним не сплю, если это тебе действительно интересно, – пожала плечами Настя. – Он мой друг, и мне кажется, что ты, как никто другой, должен понимать, что дружу я по-настоящему. Без перерывов на выходной. Так что пока он нуждается в моей помощи, я буду ему помогать. И мне безразлично, нравится это тебе или нет.

– Может быть, я тебе вообще безразличен?

– Может быть. Я сейчас нахожусь не в том состоянии, чтобы трезво оценить свои чувства. Обещаю тебе, что по окончании выборов обязательно в себе разберусь и поставлю тебя в известность. А пока нам лучше не встречаться. Честно говоря, когда я тебя вижу, не могу не думать о том, что ты играешь в другой команде. Той самой команде, которая уже решилась на убийство.

– Ты врешь! – Табачник поднял указательный палец и обличительно наставил его на Анастасию. – Ты все врешь. Ты обиделась, что я последнее время не уделял тебе достаточного внимания, и отомстила. Причем грязно и гнусно. Признаться, я от тебя такого не ожидал.

– Я? Отомстила? И что я, интересно, такого сделала?

– Настя! Зачем? Зачем ты позвонила моей жене и сказала, что я ей изменяю?

– Чего?! – закричала Настя. – Ты вообще в своем уме, зачем бы я стала это делать?!

– Откуда я знаю?! – тоже заорал Табачник. – Чтобы мне нагадить! У меня теперь скандал на скандале, хоть из дома беги!

– Боря. Я. Не звонила. Твоей. Жене, – медленно и четко проговорила Настя. – Если честно, я за последние месяцы о тебе вообще не думала. Мне спать некогда, не то чтобы звонить твоей супружнице и строить тебе козни. Но то, что такой звонок был, мне не нравится. Потому что это может быть направлено не против тебя, а против меня.

– Ты-то тут при чем?

– Как при чем? Ты же прибежал выяснять отношения. И этот разговор мне неприятен. Тот, кто звонил, вполне возможно, хотел выбить нас из душевного равновесия, поссорить. Сейчас, накануне выборов, каждая мелочь может стать решающей.

– Да ну тебя! – Табачник махнул рукой. – Ты правда помешалась на политике. Если это действительно звонила не ты, значит, это звонила твоя ненормальная подруга. Перцева, – уточнил он, глядя в непонимающее Настино лицо.

– Господи, что ты несешь, ей-то это зачем?!

– Да она не может спокойно смотреть на наше счастье. Она же подлая и хитрая. Змея, а не баба. Она тебе завидует, поэтому и гадит.

– Ты больной? – осведомилась Настя. – Инка мне завидует! Из-за чего? Из-за тебя, что ли?

– Конечно. – Табачник приосанился. – Я на нее, кильку копченую, не смотрел никогда, вот она и мстит.

– Конечно. – Настя задумчиво побулькала ложкой остывший чай, невольно пожалев, что так его и не выпила. – Такой ценности, как ты, грех не позавидовать. Боря, ты чай выпил?

– Выпил. – Табачник непонимающе посмотрел на Настю, его лицо посветлело. – Хочешь помириться? Я не против, только пижаму свою дурацкую сними. Надень тот красный комбидрес, который я тебе на 8 Марта дарил.

– Это хорошо, что ты чай выпил. Потому что больше всего на свете я хочу, чтобы ты ушел.

– Что-о-о-о???

– Что слышишь. Давай, вали отсюда. Тебя дома жена ждет. Того и гляди, снова что-то заподозрит. И не приезжай больше. Слышишь?

– Тебе лечиться надо! – Табачник вскочил с табуретки, выбежал в прихожую и начал судорожно натягивать ботинки. – Прокидаешься, дура. Думаешь, твой Фомин в благодарность, что ты его в мэры двигаешь, снова с тобой роман закрутит? А может, уже закрутил? И ты теперь надеешься, что это он с женой разведется, раз со мной не вышло? Хрен тебе! Так и будешь одна по вечерам сидеть. В пижаме. Ариведерчи! На меня больше можешь не рассчитывать!

Дверь хлопнула, следом за ней бабахнула подъездная, и Настя осталась стоять в оглушающей тишине. Как старушка, шаркая ногами, она прошла на кухню, брезгливо взяла чашку, из которой пил Борис, и долго мыла ее под краном пемоксолем.

Затем заново вскипятила чайник, налила себе большую кружку, опустила в нее толстый ломоть лимона, насыпала две ложки сахара, потом подумала и добавила еще одну, достала из шкафчика коньяк, зубами выдрала пробку и щедро плеснула янтарной жидкости в чай.

Обняв чашку двумя руками, она доплелась до комнаты, залезла на кровать, вытянула ноги в веселеньких носках, хлебнула из кружки и нажала на пульт телевизора. На жизнерадостно загоревшемся экране мужественный красавец как раз в этот момент, по замыслу Татьяны Устиновой, дарил своей возлюбленной настоящий «Харлей». Возлюбленная – толстушка почище Насти – заливисто хохотала, светя в камеру счастливым лицом. И тут, наконец-то не выдержав, Настя, в жизни которой не предвиделось таких заботливых и надежных мужчин, заревела в голос.

Город ждал Фомина. Красавец Егор улыбался с рекламных билбордов так проникновенно, что у женской половины населения перехватывало дыхание. Практически в каждой квартире на холодильнике прочно поселился магнит. Постоянно думающие о диете городские красавицы уверяли друг друга, что это лучшее средство для похудения. Голубые глаза Фомина заставляли отойти от холодильника, не открывая его. Настя своей выдумкой (а магнитики были ее идеей) страшно гордилась.