И я с тетрадкой и с пером.

Не то что паром паровоз —

Нас парой вёсел

          вез паром.

Я рос на этих берегах!

И пусть паром — не паровоз,

Как паровоз на всех парах,

Меня он

     в детство

           перевез.

На гуляние

На меду, на браге да на финках

Расходились молнии и гром!

И уже красавицы в косынках

Неподвижно, словно на картинках,

Усидеть не в силах за столом.

Взяли ковш, большой и примитивный:

— Выпей с нами, смелая душа! —

Атаман, сердитый и активный,

Полетит под стол, как реактивный,

Сразу после этого ковша.

Будет он в постельной упаковке,

Как младенец, жалобно зевать,

От подушки, судя по сноровке,

Кулаки свои, как двухпудовки,

До утра не сможет оторвать…

И тогда в притихшем сельсовете,

Где баян бахвалится и врет,

Первый раз за множество столетий

Все пойдут старательно, как дети,

Танцевать невиданный фокстрот.

Что-то девки стали заноситься!

Что-то кудри стали завивать!

Но когда погода прояснится,

Все увидят: поле колосится!

И начнут частушки запевать…

«Пора любви среди полей…»

Пора любви среди полей,

Среди закатов тающих

И на виду у журавлей,

Над полем пролетающих.

Теперь все это далеко.

Но в грустном сердце жжение

Пройдет ли просто и легко,

Как головокружение?

О том, как близким был тебе,

И о закатах пламенных

Ты с мужем помнишь ли теперь

В тяжелых стенах каменных?

Нет, не затмила ревность мир.

Кипел, но вспомнил сразу я:

Назвал чудовищем Шекспир

Ее, зеленоглазую.

И чтоб трагедией души

Не стала драма юности,

Я говорю себе: «Пиши

О радости, о лунности…»

И ты ходи почаще в луг

К цветам, к закатам пламенным,

Чтоб сердце пламенело вдруг,

Не стало сердце каменным.

Да не забудь в конце концов,

Хоть и не ты, не ты моя:

На свете есть матрос Рубцов,

Он друг тебе, любимая.

Товарищу

Что с того, что я бываю грубым?

Это потому, что жизнь груба.

Ты дымишь

        своим надменным чубом,

Будто паровозная труба.

Ты одет по моде. Весь реклама.

Я не тот…

       И в сумрачной тиши

Я боюсь, что жизненная драма

Может стать трагедией души.

Ненастье

Погода какая!

         С ума сойдешь:

снег, ветер и дождь-зараза!

Как буйные слезы, струится дождь

по скулам железного Газа.

Как резко звенел

           в телефонном мирке

твой голос, опасный подвохом!

Вот трубка вздохнула в моей руке

осмысленно-тяжким вздохом

и вдруг онемела с раскрытым ртом…

Конечно, не провод лопнул!

Я дверь автомата открыл пинком

и снова

      пинком

           захлопнул!..

И вот я сижу

и зубрю дарвинизм,

и вот в результате зубрежки —

внимательно ем

           молодой организм

какой-то копченой рыбешки…

Что делать?

Ведь ножик в себя не вонжу,

и жизнь продолжается, значит.

На памятник Газа в окно гляжу:

железный!

       А все-таки… плачет.

Начало любви

Помню ясно,

Как вечером летним

Шел моряк по деревне —

                  и вот

Первый раз мы увидели ленту

С гордой надписью

«Северный флот».

Словно бурями с моря

                пахнуло,

А не запахом хлеба с полей,

Как магнитом к нему потянуло,

Кто-то крикнул:

«Догоним скорей!»

И когда перед ним появились

Мы, взметнувшие пыль с большака,

Нежным блеском глаза осветились

На суровом лице моряка.

Среди шумной ватаги ребячьей,

Будто с нами знакомый давно,

Он про море рассказывать начал,

У колодца присев на бревно.

Он был весел и прост в разговоре,

Руку нам протянул: «Ну пока!»

…Я влюбился в далекое море,

Первый раз повстречав моряка!

В дозоре

Визирщики

         пощады не давали

Своим

     молящим отдыха

                  глазам,

Акустиков, мы знали, сон не свалит!..

…В пути

       никто

           не повстречался нам.

Одни лишь волны

             буйно

                 под ветрами

Со всех сторон —

              куда ни погляди —

Ходили,

      словно мускулы,

                  буграми

По океанской

          выпуклой груди.

И быть беспечным

              просто невозможно

Среди морских

           загадочных дорог,

В дозоре путь

          бывает

               бестревожным,

Но не бывает

         думы

             без тревог!

Другу

Скоро ты воскликнешь: «Все готово!»