Из ранних стихов, 1953–1962

Меняя прежние черты

Первый снег

Ах, кто не любит первый снег

В замерзших руслах тихих рек,

В полях, в селеньях и в бору,

Слегка гудящем на ветру!

В деревне празднуют дожинки,

И на гармонь летят снежинки.

И весь в светящемся снегу

Лось замирает на бегу

На отдаленном берегу.

Зачем ты держишь кнут в ладони?

Легко в упряжке скачут кони,

А по дорогам меж полей,

Как стаи белых голубей,

Взлетает снег из-под саней…

Ах, кто не любит первый снег

В замерзших руслах тихих рек,

В полях, в селеньях и в бору,

Слегка гудящем на ветру!

На реке

Реки не видел сроду

Дружок мой городской.

Он смотрит в нашу воду

С любовью и тоской!

Вода тепло струится,

Над ней томится бор.

Я плаваю, как птица,

А друг мой — как топор.

А дуба нет…

Поток, разбуженный весною,

Катился в пене кружевной,

И, озаряемый луною,

Светился тихо край родной.

Светился сад, светилось поле

И глубь дремотная озер, —

И ты пошла за мной без воли,

Как будто я гипнотизер…

Зачем твой голос волновался

И разливался лунный свет?

Где дуб шумел и красовался,

Там пень стоит… А дуба нет…

Не пришла

Из окна ресторана —

              свет зеленый,

                       болотный,

От асфальта до звезд

              заштрихована ночь

                           снегопадом,

Снег глухой,

        беспристрастный,

                   бесстрастный,

                            холодный

Надо мной,

       над Невой,

              над матросским

                         суровым отрядом.

Сумасшедший,

          ночной,

              вдоль железных заборов,

Удивляя людей,

           что брожу я?

                   И мерзну зачем?

Ты и раньше ко мне

              приходила не скоро,

А вот не пришла и совсем…

Странный свет,

          ядовитый,

                зеленый,

                     болотный,

Снег и снег

       без метельного

                 свиста и воя.

Снег глухой,

        беспристрастный,

                    бесстрастный,

                            холодный,

Мертвый снег,

         ты зачем

              не даешь мне покоя?

В городе

Как часто, часто, словно птица,

Душа тоскует по лесам!

Но и не может с тем не слиться,

Что человек воздвигнул сам!

Холмы, покрытые асфальтом

И яркой россыпью огней,

Порой так шумно славят альты,

Как будто нету их родней!

Эхо прошлого

Много было в комнате гостей,

Пирогов, вина и новостей,

Много ели, пили и шутили,

Много раз «Катюшу» заводили…

А потом один из захмелевших,

Голову на хромку уронив,

Из тоски мотивов устаревших

Вспомнил вдруг кладбищенский мотив:

         «Вот умру, похоронят

         На чужбине меня.

         И родные не узнают,

         Где могила моя…»

— Эх, ребята, зарыдать хотится!

Хошь мы пьем, ребята,

Хошь не пьем,

Все одно помрем, как говорится,

Все, как есть, когда-нибудь помрем.

Парень жалким сделался и кротким,

Погрустнели мутные глаза.

По щеке, как будто капля водки,

Покатилась крупная слеза.

         «У других на могилах

         Всё цветы, всё цветы.

         На моей сырой могиле

         Всё кусты, всё кусты…»

Друг к нему:

— Чего ты киснешь, Проня? —

Жалобней: — Чего тебе-то выть?

Ты умрешь — тебя хоть похоронят.

А меня? Кому похоронить? —

И дуэтом

      здоровилы эти,

Будто впрямь несчастливы они,

Залились слезами, словно дети,

На глазах собравшейся родни!

А ведь в песне,

         так некстати спетой,

Все в такую даль отдалено,

Что от этих слез,

От песни этой,

Стало всем не грустно,

               а смешно!

В дружный хохот

            вкладывали душу.

— Ох, умора! Ох и мужики! —

Еще звонче пели про Катюшу

И плясали, скинув пиджаки!

Фиалки

Я в фуфаечке грязной

Шел по насыпи мола,

Вдруг тоскливо и страстно

Стала звать радиола:

— Купите фиалки!

    Вот фиалки лесные!

    Купите фиалки!

    Они словно