напрямую, но всё же для Троих — Холара, Тормира и Сильмарета — он выступает противником, в отличие от тех богов, чьи малые алтари стоят в Храме. Теперь же культ Калантара поставят во главе Церкви Троих… Насколько же нужно помешаться на идее силы, чтобы пойти на такое? Наёмник не был достаточно сведущ в этом, но даже ему происходящее показалось странным и недобрым.

— А ты, Драм, что сам знаешь об этом хмыре? — спросил Таринор, сделав закладку из соломинки и отложив книгу в сторону.

— Его питает людская жажда власти, беспощадность и жестокость, — с неохотой ответил эльф.

— Это я уже прочитал. А ещё его якобы Трое низвергли и прогнали куда-то, и с тех пор он прозябает на задворках, грезя вернуть былую власть. О нём никто и не вспоминает даже.

— Среди людей — возможно, — сказал Драм. — Но когда этельдиар говорят о вероломстве и раздоре среди людских народов, о войнах, где сосед идёт на соседа, а брат убивает брата, они вспоминают Калантара. Тот, кто предаёт, захватывает и разоряет — славит Железную руку. Потому он и не теряет сил окончательно: люди часто прославляют его, пусть не словом, но делом.

— Ладно тебе, заладил. Вы, этельдиар, тоже не святые.

На эти слова Драм лишь пожал плечами и замолчал. Таринор облокотился на стол, подперев кулаком подбородок: сказанное эльфом крепко застряло в голове. Теперь наёмнику уже было неспокойно покидать город. Он уже дважды возвращался в столицу после долгого отсутствия, и всякий раз обнаруживал здесь неприятные перемены.

Впрочем, что он мог сделать? Ослушаться воли его величества, особенно сейчас, было смерти подобно. И очень сомнительно, чтобы Шимарун, дал ему ещё один шанс вернуться к жизни. Теперь оставалось лишь делать, что должно. И будь, что будет. Эдвальд отправляет его в Высокий дом. Возможно, там, на юге, что-нибудь слышали об армии мёртвых, а потому его не поднимут на смех и не сочтут сумасшедшим. За окном потемнело. Невесть откуда взявшаяся серая громада туч грозила вот-вот разразиться ливнем.

Глава 12

Темница, служившая тупиком в самом конце мрачного подземного коридора, мало чем отличалась от прочих темниц Пламенного замка, кроме того, что в ней томился бывший глава тайной службы самого лорда Рейнара. Йоахим Раухель не раз отправлял в эти места заложников лорда Долины, тех, из кого требовалось вытянуть информацию, или просто неугодных людей.

Сколько человек было здесь убито, сколько мучалось под пытками по его приказу — Раухель не сумел бы сосчитать, даже если бы хотел. Но теперь, лёжа на грязной соломе в своём некогда безупречном, а теперь пропитанном потом и грязью зелёном костюме, он хотел покаяться перед каждым из них. Едва попав сюда, он счёл это справедливой карой и смирился с участью сгнить заживо, подобно тем, кого прежде сам обрекал на смерть.

Когда его только притащили сюда, тусклый свет лампы в коридоре, еле пробивался через решетчатое окошко в двери, но всё равно нисколько не освещало камеру. И всё же для Раухеля, как и для всякого, оказавшегося в полной темноте, это был свет надежды. Да, надежда и смирение с судьбой странным образом соседствовали в нём, а может, этот еле заметный свет просто напоминал ему о том, что он ещё жив.

Но всё изменилось, когда в один из дней лампа в коридоре погасла и бывший глава тайной службы остался в полной темноте. Он не знал, сколько дней или недель прошло с тех пор, но успел сполна прочувствовал весь тот ужас, присущий человеку в подобном положении. Ему то казалось, что стены вот-вот сомкнутся вокруг него и раздавят в фарш, то ощущал приступы удушья, а то он и вовсе переставал чувствовать пол. В такие моменты Йоахиму чудилось, что он падает в непроглядную тьму бездонной пропасти и он прикусывал руку, чтобы не кричать от ужаса.

Потом пришёл черёд видений. Раухелю виделись вспышки, чудились звуки — скрежет и царапанье. Возможно, что они даже были настоящими: крысы были единственными постоянными обитателями этих подземелий. Стоило Йоахиму подумать об этом, как разум подкидывал новую штуку, заставляя ощущать укусы острых зубов и прикосновения крохотных когтей, заставлявшие то замирать от удушающих приступов паники, то просыпаться от короткого тревожного сна. Или то было по-настоящему, и вскоре несчастный Раухель в самом деле станет обедом для крыс?

Он не знал, сколько времени провёл в полной темноте, но понимал, что вскоре неминуемо сойдёт с ума. Когда в темницу изредка приходил тюремщик и открывал дверь, принося кружку воды и кусок чёрствого хлеба, Раухель видел кусочек мира снаружи — каменную стену, освещённую лампой — последнее, что связывало его с реальностью. Но камеру уже давно не посещали, и бывший глава тайной службы, находясь в безвременье и кромешной тьме, начал думать, что его оставили здесь умирать.

В какой-то момент Йоахиму даже показалось, что он уже умер. Он попытался встать, но не удержал равновесие и рухнул обратно на гнилую солому. Падать оказалось неприятно, а значит, к счастью или к сожалению, он был ещё жив. Говорят, смерть милосерднее подобных мучений, и Раухель был бы рад с этим согласиться, если бы не панический страх перед этой самой смертью. Впрочем, сейчас он был не в состоянии испытывать ни радость, ни огорчение. В этой темноте было трудно даже связно мыслить, особенно когда страх оплетал липкими путами измученный видениями разум.

И вот, когда он лежал в полусознании на холодном и мокром полу, дверь еле слышно скрипнула, и в комнату ударил невероятно яркий свет, заставив Раухеля отвернуться. Глаза будто жгло огнём, и даже с силой сжав веки, он ощущал нестерпимое жжение. Свет будто был повсюду.

— Наверное, очередное видение… — Йоахим услышал эти невнятно сказанные собственным голосом слова будто со стороны.

— Ошибаетесь, господин Раухель, — донёсся знакомый мужской голос.

Один из его тюремщиков… Никак не вспомнить имя. Да и не важно… Вдруг свет сделался не таким ярким: на голову надели какой-то мешок. О, спасение для измученных глаз! Помогли подняться. Ноги едва слушались, но идти он всё же мог. Его куда-то вели. На казнь? Вряд ли. На допрос? Чего ради? Впрочем, уже не важно. Воздух стал чуть свежее. Его усадили куда-то и сдёрнули с головы мешок. В глаза снова ударил свет, но на этот раз они болели не так сильно и неяркое свечение настенных ламп уже не так сжигало их. Раухель узнал эту комнату. Когда-то, в прошлой жизни, он вёл здесь беседы с узниками темницы и теми, кому только предстояло ими стать. Здесь, помнится, он разговаривал и с Карлом Эльдштерном. Узнал он и женщину, что сидела за столом напротив. Ида Морнераль. Всё с той же надменной усмешкой и этой гадкой мушкой справа над губой.

— Вы… — прохрипел Раухель.

— Рада, что вы в состоянии говорить, — произнесла она. — Это очень облегчает нам задачу.

— Что вам… Зачем…

— Разумеется, вам интересно, зачем вас привели сюда, и почему я вообще оставила вас в живых. Скажу лишь, что вы слишком ценный человек, чтобы отправить вас кормить червей. Должно быть, вас мучает жажда. Неудивительно, ведь тюремщик давно к вам не заглядывал. Не припомню даже, как именно давно. Но, так как мне понадобилась ваша помощь, я помогу вам, — сказав это, женщина подала знак и на стол поставили кувшин и два стеклянных бокала. Ида Морнераль наполнила один из них и придвинула ближе к Раухелю. Не в силах терпеть, он жадно схватил стакан и влил в себя живительную влагу. Луарское розовое, которое он всегда находил неприятным на вкус теперь казалось лучшим напитком на свете.

— Думаю, теперь вы сможете говорить более осмысленно. Если поможете мне, велю подать вам обед.

— Надеетесь купить меня едой? — хрипло проговорил Раухель и закашлялся.

— Почему бы и нет? Человек в вашем положении должен ценить это выше всяких драгоценностей. Если я не права, то могу велеть принести в темницу те побрякушки, с которыми вы собирались улизнуть из замка, и оставить вас умирать в окружении роскоши. Наверное, такую смерть можно назвать роскошной.

— Чего вы хотите?..

— Для начала, расскажу о положении дел, — Ида Морнераль вздохнула и продолжила: — Пламенным замком сейчас управляем мы вместе с кастеляном, но, между тем, я лишь регент при истинном наследнике Делвине