– Прости меня, Степа… Недоброе я дело сделала, когда тебе горбоносую сосватала.

– Пустое, – пожал плечами. – Я ее не замечаю, а теперь и она от меня отстала.

– Нет, Степа, не пустое. Паскуда она. Берегись ее.

– Говорю, пустое, Маруся, значит, пустое. Отчего это ты о ней вспомнила?

Рассмеялась.

– Не обращай внимания. Пустое…

– Так мне?.. – уже к окну было пошел.

Маруся остановила, конверт дала.

– Очень прошу, Степа. Отнеси письмо в почтовый ящик около конторы. Да так, чтобы никто не заметил. Слышишь?

– А что за письмо?

– Очень важное. Очень… – говорит. – И сразу вбрось. Обещаешь?

– Пойду? – на Марусю глянул. – Ты ж окно надолго не закрывай…

– Поторопись…

Прошел день, второй, неделя, а в Ракитном ничего не происходило. Не понаехали районные партийцы с проверками, не напечатали в районной газете фельетон про гнусные поступки коммуниста Поперека. Тихо. Маруся от напряженного ожидания даже испортила платье подружке Лене, жене Кости-баяниста.

– Переделаю! – пообещала и все выглядывала на улицу: не едет ли незнакомая машина с чужими людьми. Но вместо чужих людей через неделю к Марусе ворвалась разъяренная Татьянка.

– Чего тебе?! – грубо спросила Маруся. – Сказала уже – шить не буду.

– Да сдалось мне твое шитье! – зашипела Татьянка и помахала перед Марусиным носом тем самым письмом, которое Маруся так старательно писала неделю назад.

– Что это? Твой Поперек заставляет тебя конспектировать все, что с тобой вытворяет? – нахмурилась.

– Ты писала? Ты? Ты? – тряслась Татьянка.

– Дай почитать, тогда и скажу! – отрезала Маруся.

– Не придуривайся! Ты про меня с Попереком в район написала! Ты! Знаю! Потому что завидуешь мне так, что аж колотит тебя. Завидуешь! Завидуешь! А не знала, глупая твоя голова, что у моего Поперека в районе друзей полно. И секретарша… Письмо не зарегистрировала, а скорее ему отдала. Ясно тебе?!

– О! Так он еще и с секретаршей районной спит?! – Маруся уже не могла сдерживать гнев.

– А то ты не знаешь, как это делается?! Сама со старым Старостенко спала и все ему на ухо свои капризы нашептывала. Это ты, гадюка, его заставила, чтоб он меня с этим немцем драным поженил! Ты! Ты, гадюка… А я б могла за Поперека выйти или еще за кого из начальства! А ты…

Маруся размахнулась да ка-ак врежет библиотекарше по щеке. Та и рухнула. Об стул головой ударилась, сидит на полу и аж воет от ненависти. Маруся ее за шкирку схватила:

– Ты хоть светлую память Матвея Ивановича не тревожь, сволочь! И по себе всех не равняй! – умолкла, библиотекаршу тряхнула. – А письмо такое каждый написать мог. Сама языком по селу понесла. Я у тебя не допытывалась. Да и окна в библиотеке – полметра от земли. К ним разве что младенец не дотянется.

Библиотекарша зыркнула на Марусю испуганно.

– Господи, как же я не подумала… Что ж делать?

А Маруся – дальше. И аж дрожит.

– Верно, уже все Ракитное над твоими с Попереком подвигами смеется. Вот, нужно к клубу сходить, а то все шью и шью, никаких новостей не знаю. А около клуба люди отчего-то вторую неделю перешептываются и так хохочут, что аж в моей хате слышно. Нужно сходить.

Библиотекарша побелела и всхлипнула.

– Маруся! Мы ж подругами когда-то были! Маруся! Что делать?!

– Пусть твой Поперек чешет из Ракитного, пока его, как очень перспективного, куда-нибудь на Дальний Восток не отправили.

– Скажешь тоже! Он же себе не хозяин. Куда поставили, там и должен… – Заплакала. – Маруся! Он меня живьем съест. Клялась, что никому не скажу, а теперь он думает, что я…

– А ты ему про окна скажи, – приказала Маруся. – Пусть сам в них заглянет, когда будет у библиотеки крутиться. Потому что районная секретарша письмо перехватила, а люди тем временем, верно, уже десять новых написали. – Плюнула. – Тьфу, мерзость! Чтоб вам…

Указала библиотекарше на дверь:

– Сама увидишь – не уедет твой Поперек из Ракитного, тебе же хуже будет.

Татьяна испарилась, а Маруся так расстроилась, что аж пальцы иголкой исколола: и что теперь делать?

Не сдалась. Полгода писала в район, и в начале семьдесят седьмого Поперек таки исчез из Ракитного за день, словно и не было его тут никогда. Библиотекаршу с собой не позвал.

– Производственные шлюхи остаются на месте производства в наследство новому руководству, – сказал Татьянке без церемоний во время последнего полового акта.

Библиотекарша застыла в тяжкой женской скорби, потому что – куда ни кинь – никому не нужна. Могла бы к мужу прислониться, так за два года под Попереком так привыкла пренебрегать им да насмехаться, что теперь и подступиться боялась.

Через месяц после отъезда Поперека библиотекарше стало не до скорби. Такой страх охватил, хоть в петлю: Поперек, уехав из Ракитного, оставил свое семя. В библиотекарше.

– Аборт?! – испугалась старая учительница Нина Ивановна. – Ни за что, дочка! – И добавила торжественно: – Будем рожать, – словно ее саму девять месяцев будет выворачивать от токсикоза и выкручивать от боли во время родов.

– А Степке как сказать? – ляпнула Татьянка.

– Я его сама обрадую, – ответила учительница и однажды притащилась в тракторную бригаду, где Степка уже бригадиром был.

– Поздравляю, дорогой зять!

– С чем? – спросил немец.

– Со вторым ребеночком. Татьянка беременна. Будет Ларочке братик. Или сестричка!

Немец чуть не упал. На женину мать сквозь очки глянул, бригаду оставил и пошел домой. Горбоносая жена, как засватанная, сидела на диване и с мольбой смотрела на мужа.

– Так ты таки паскуда, – только и сказал Степка. – А я не верил.

– Степочка… Вот один только раз… Из-за тебя… Ведь ты не хотел… – забормотала.

Степка растерянно оглянулся, словно поддержки искал. Вместо поддержки вынул из кармана «Пегас».

– И что мне теперь делать?

– Не бросай… Умоляю, умоляю… Аборт бы сделала, так врачи говорят – поздно.

– Башку твою лечить поздно, – ответил немец и пошел из дома.

Под утро заявился. Пьяный. Потому что ничего не понимал. Пошел было к Марусе, и не знал, как оправдаться. Что сказать? Жена беременна, но это не я? Засмеет и прогонит навеки, потому что раз уже клятву нарушил. Не поверит. Ни за что не поверит.

Степка присел под Марусиным окном и, когда она подошла, встал и сказал:

– Гони меня, Маруся! Нет у меня фактов, чтоб доказать тебе – не предавал я тебя.

– Ты про жену свою? – спросила Маруся тихо.