Па говорит, что эти слова сами слетели с его губ. И все было решено.

Они поженились через три месяца. Для семейства Мамы это был настоящий скандал. Ее отец спустил на Па своих оленьих борзых, когда молодые супруги в первый раз после скромной церемонии бракосочетания пришли навестить родителей Мамы. Па говорит, что стоило ему свистнуть, как борзые остановились и стали лизать его, и это еще сильнее разъярило отца Мамы. Что касается Мамы, то отношение ее родителей к Па ранило ее настолько, что она решила больше никогда не видеться с ними. Из дома она забрала только одну вещь: свою баварскую скрипку.

Отец Мамы вознамерился разрушить их брак. Используя свои связи в Филадельфии, он добился того, чтобы Па лишился работы в граверной мастерской. Более того, он стал всячески очернять Па в глазах местной полиции, подталкивая их к ложным обвинениям. Тогда Па и Мама решили отправиться на Запад и начать жизнь заново где-нибудь в Калифорнии. Па собирался открыть салон дагеротипии. Мама хотела выращивать орхидеи на берегу моря.

Они добрались до Колумбуса, когда узнали, что к их приключениям вскоре присоединится младенец. Поэтому они купили небольшой участок земли недалеко от Боунвиля, где можно было укрыться от посторонних людей. Там-то Па и построил для Мамы дом.

Для меня эта история лучшая из всех, и по моей просьбе Па рассказывал ее мне сотни раз. Я обожал рисовать эти события в своем воображении. Красный бархатный диван. Па, нервно подбирающий слова. Нежные глаза Мамы.

У каждого человека есть история, которая служит ему опорой в тяжелые времена, и для меня эта история как раз такая.

2

Митиваль шел впереди. Шагая за ним по пятам, я вел Пони к дальней стороне скалы, где она спускалась к водопаду. Шериф Чалфонт следовал за мной, и замыкал шествие помощник Бьютимен. По мере приближения к стене падающей воды шум становился все громче, так что мы больше не слышали ни стука копыт, ни собственных голосов. Вода заглушила даже мысли у меня в голове.

Возле водопада воздух из сырого и туманного превратился во взвесь капель. Казалось, это дождь, который падает не сверху, а сбоку. Струи воды с грохотом разбивались о камни. «Так, должно быть, звучит океан», – предположил я и потом задумался, откуда берется вся эта вода. Неужели где-то за несколько миль бьет из-под земли крошечный родник и затем пробирается по склону горы вниз. Трудно понять, как тонкий ручеек превращается в бурный поток, но уверен, Па заметил бы: в мире все так и начинается, с маленькой капли. Капля идеи. Капля дождя на желудь. Только любовь и молния приходят сразу. Помню, как он говорил это, но не помню, по какому поводу.

Митиваль остановился и повернулся ко мне.

– Отсюда тропа идет все время вниз. – Он указал на тропку между кустами. – Оставь лошадей здесь, Сайлас. Дальше будет очень круто.

– Шериф Чалфонт, – окликнул я шерифа, – нам надо оставить лошадей здесь.

Шериф приложил к уху ладонь, так что мне пришлось повторить слова громче. Я слез с Пони и привязал его к молодому клену, и двое служителей закона поступили так же. Бьютимен, перед тем как обернуться ко мне с хмурым видом, быстро поцеловал свою кобылу в морду.

– Веди нас, Заморыш, – сказал он.

Я пошел вниз по тропе вслед за Митивалем. Бьютимен и шериф Чалфонт двинулись за мной.

Было невыразимо приятно осознавать, что двое взрослых мужчин доверились мне, двенадцатилетнему мальчишке. Интересно, подумал я, что бы они почувствовали, узнав, что на самом деле дорогу им показывает привидение. Но потом я сообразил, что прекрасно знаю, какими были бы их ощущения.

3

Тропа к ручью пряталась с одной стороны за зарослями деревьев по краю утеса, а с другой – за каменной стеной, покрытой колючим кустарником. Толстые коричневые стебли, словно паутина, оплетали стволы и камни, и нам пришлось немало нагибаться, пробираясь между ними, пока мы не добрались наконец до обрыва.

Митиваль, закусив от напряжения нижнюю губу, вел нас вниз по склону горы. Я осторожно ступал по отпечаткам его босых ног и приказывал себе не смотреть в ущелье, а сосредоточиться на тропе. Шириной она была несколько футов, что вполне достаточно для устойчивой лошади, и я пожалел, что не еду на Пони, вместо того чтобы месить грязь.

Когда мы спустились футов на двадцать, тропа резко поменяла направление, а через следующие двадцать футов повернула обратно, после чего мы вышли к огромной выемке в горном массиве. Казалось, будто какой-то древний монстр выломал или откусил часть скалы. Это были внутренности водопада – место, откуда мы могли видеть, как вода льется перед нами, словно река, текущая с неба на землю. Мы моментально промокли от брызг и совершенно оглохли от грохота.

Митиваль взмахом позвал меня за собой – нам оставалось преодолеть последнюю часть пути по другую сторону водопада. Но когда я оглянулся, то увидел, что помощник шерифа совсем запыхался и даже побледнел. Я решил, что надо дать ему минутку перевести дух. Шериф Чалфонт заметил мое намерение и жестом показал, что одобряет его. Меня согрело ощущение, что мы с ним заодно. Затем шериф подошел ко мне поближе и спросил что-то, чего я не услышал. Тогда он попытался задать свой вопрос жестами: прошелся двумя пальцами одной руки по раскрытой ладони второй и затем приподнял плечи.

– Еще минут двадцать, и мы будем на месте, – подсказал Митиваль.

Я дважды показал шерифу обе свои ладони с растопыренными пальцами.

Шериф качнул головой в знак того, что понял меня, и немного погодя просигнализировал, что пора продолжить путь. Его помощник, все еще тяжело дыша, коротко кивнул, показывая, что готов. Мы двинулись по последнему отрезку тропы.

Как раз там я понял, что на самом деле боюсь не высоты, а того, что я нахожусь на краю пропасти. Меня пугала не глубина пропасти, а осознание того, что следующим шагом я могу упасть в нее. Понял я это потому, что теперь мы находились всего в сорока или пятидесяти футах от дна ущелья, но тропа на этом участке представляла собой узкий карниз вдоль отвесной стены – и от одной только мысли о пустоте в полуфуте от моего ботинка у меня кружилась голова. Чтобы не упасть, мне пришлось повернуться лицом к стене и боком пробираться по карнизу. Шериф шел сразу за мной, отметил я, и двигался он ловко и бесстрашно.

А вот Бьютимен боялся то ли высоты,