Вот золотые ленты, а вот шелка ярких, насыщенных цветов: бирюзовые, розовые, алые. А о существовании такого количества разных оттенков черного Клэр раньше даже не подозревала. Этот цвет здесь представлен в разных материалах: от нежнейшего, тончайшего мохера до легкого, прозрачного шифона. Синий цвет по разнообразию оттенков не уступает черному. Цветочные узоры имеются на любой вкус: крупные и мелкие, от кричаще-аляповатых (кто осмелится надеть на себя такое?) до объемного узора из крошечных ромашек на хлопковой ткани, который издалека можно и не заметить. Есть здесь и тонкие вуали, и огромные рулоны ситца. Под чехлами от пыли хранятся кружево и атлас: белых, серебристых, кремовых оттенков. Материалы для свадебного платья и фаты. Клэр, не сдержавшись, ахнула. Губы Мари-Франс едва заметно дрогнули.

– Вижу, уже строишь планы на будущее, – вполголоса произнесла она.

Клэр покраснела и отвернулась.

– Ну что ж, сразу к делу, – объявила мадам Лагард. – Слишком темное нам не нужно. Клэр не француженка. В черном она будет выглядеть, как нескладная англичанка, собравшаяся на похороны.

Клэр почти не слушала: она не могла отвести взгляд от разноцветных тканей в комнате-сокровищнице. В эту волшебную пещеру даже не проникал уличный шум. Казалось, Клэр перенеслась в сказочную страну.

– Элегантность – это не для нее, – фыркнула Мари-Франс.

– А я и не хочу, чтобы она была элегантной, – парировала мадам Лагард. – Она же не избалованная золотая девочка, которая ни дня в жизни не работала. Пусть Клэр будет такой, какая она есть: молоденькой, хорошенькой и невинной.

– Надолго ли всего этого хватит? – возразила Мари-Франс.

Клэр удивилась: как эта женщина при такой грубости умудрилась открыть свое ателье и не нажить кучу врагов? Но обдумать этот вопрос Клэр не дали. Опытный глаз мадам быстро выхватил из многообразия тканей легкий кремовый поплин в синюю полоску и мягкий зеленый шелк с неброской каймой из желтых полевых цветов.

Через несколько секунд Клэр, к ее большому сожалению, пришлось спуститься обратно на второй этаж. Миниатюрная женщина, которой полный рот булавок не позволял произнести ни слова, с необычайной быстротой набросила ткань на Клэр и принялась драпировать то так, то этак. Мари-Франс и мадам Лагард препирались, спорили, здесь требовали сделать подлиннее, там покороче…

На стене напротив Клэр не было зеркала, сама оценить работу мастерицы она не могла, и скоро мысли девушки унеслись далеко. Что скажет Тьерри, когда увидит ее в этом новом великолепии? А потом мысли унеслись еще дальше: весь дом остается в полном распоряжении Клэр на неделю. А значит, она может… Они с Тьерри могут… Сердце заколотилось быстро-быстро. Конечно же, Тьерри приглашал ее к себе в квартиру, и, конечно же, Клэр ответила отказом. Нет, это как-то некрасиво.

Встречаться с Тьерри под хозяйской крышей тоже некрасиво, но, с другой стороны, мадам так спокойно и открыто говорила о том, что считала здоровой и естественной стадией развития отношений! Почему-то Клэр казалось, что возражать она не станет. Девушка нервно закусила губу. Все-таки самой пригласить его в дом – это слишком смело. Вдруг Тьерри решит, что она распущенная?

Но каждый раз, когда они шли по улице и Тьерри дотрагивался до ее руки или брал под локоть, Клэр бросало то в жар, то в холод. Это опьяняющее ощущение кружило голову и заставляло забыть обо всем вокруг. Уже август, и всего через несколько коротких недель Клэр отправится домой, обратно в Кидинсборо. А там – преподобный, школа, потом секретарский колледж или учительские курсы в мрачном, унылом здании на их улице. А про университет нечего и думать, сколько бы учителя ни твердили, что Клэр зарывает талант в землю.

Но хватит ли у Клэр смелости, чтобы…

– Bon, – наконец произнесла Мари-Франс, по-прежнему без тени улыбки. – Можешь идти. Ты хорошо стояла.

– Ты ей понравилась, – сказала мадам Лагард, когда они с Клэр шагнули на раскаленную мостовую.

Девушка и женщина переглянулись и уже через секунду разразились жизнерадостным смехом. Со стороны они больше напоминали двух подруг, чем хозяйку и няню. Клэр в первый раз видела, чтобы мадам смеялась так беззаботно. Выглядела она молодо, но в этот момент казалась совсем юной, почти девчонкой.

Прошла всего неделя, а платья уже были готовы. Клэр, едва сдерживая волнение, вошла в ателье. Безмолвная швея вносила в работу завершающие штрихи. Мари-Франс вскинула брови, поздоровалась – резко, мимоходом – и повела Клэр наверх. В этот раз девушка подготовилась к тому, что без раздевания, увы, не обойтись, поэтому надела свой самый белоснежный комплект белья. Швея еще только застегивала боковую молнию, а Клэр уже почувствовала: платье сидит идеально. На мгновение Мари-Франс и мадам Лагард воззрились на девушку в полном молчании. Клэр испугалась, что с платьем что-то не так или оно ей не подходит. Но потом Мари-Франс едва слышно вздохнула и так же тихо произнесла:

– Жаль, что молодость бывает только раз.

Потом взмахом руки велела швее выкатить на середину комнаты высокое зеркало. И тут в лучах солнца, струившихся через окна, Клэр увидела свое отражение. Оно было совсем не похоже на то, что Клэр привыкла видеть в зеркале в ванной. Бледная англичаночка с мышиным личиком, курносым носиком и чуть-чуть грустным выражением лица. Волосы бесцветные, плечи костлявые.

Лето в Париже придало ее коже легкий золотистый оттенок. Нос усеяла россыпь крошечных веснушек. Зеленый цвет платья подчеркивает цвет глаз и придает взгляду глубину, какой Клэр раньше не замечала. Волосы успели отрасти ниже плеч. И неожиданно худоба, из-за которой Клэр всегда приписывали «болезненный вид», превратилась в достоинство – в то, что выставляют напоказ. На тонкой талии сборки, широкий подол зрительно добавляет бедрам женственной округлости. Такой фасон уже не в моде, но Клэр это нисколько не смущает. Главное, что он смотрится на ней просто чудесно. Полоска желтых цветов вдоль подола подчеркивает стройность ног, но при этом отвлекает внимание от маленького роста Клэр.

Платье просто восхитительное. Клэр Форест, худосочная и застенчивая, единственная дочь грозного викария Фореста, за всю жизнь ни разу не слышала комплиментов по поводу своей внешности. Отец считал, что гордиться красотой – тщеславие и грех. Но в тот день Клэр была просто невероятно, просто умопомрачительно красива.

За следующие несколько недель я успела привыкнуть к новой жизни. Работа, конечно, была тяжелой, но мне она нравилась. Я даже почти научилась разбивать молотком какао-бобы и коншировать. Фредерик веселый и все время со мной заигрывает. Каждую неделю в лавку является его очередная девица. Все как одна с надутыми губами, на окружающих поглядывают свысока. Фредерик объяснил, что ему такие нравятся: мол, нет ничего приятнее, чем отдаться власти сильной женщины, и пусть она все контролирует. Ничего удивительного, что наши с Фредериком отношения дальше флирта не продвинулись. О работе он говорит много и с искренним воодушевлением. Фредерик очень требователен: на каждой стадии изготовления шоколада все правила должны быть соблюдены в точности. А для Бенуа работа – что-то вроде сурового монашеского обета. Что касается Элис, то она каждое утро встречает меня с той же брезгливой гримасой, что и в первый день. Но Тьерри я понравилась. Он с удовольствием со мной болтает, а я, к счастью, с удовольствием слушаю. Тьерри любит порассуждать и просто о жизни, и о шоколаде – хотя шоколад для него, конечно, гораздо более серьезная и глубокая тема. Когда Элис вкалывает на работе без перерыва, Тьерри водит меня обедать. Показывает, где можно отведать лучший крок-мадам в городе, или учит правильно есть моллюсков. После работы часто хожу тусоваться с Сами. Такого веселого и омнисексуального соседа-алжирца у меня еще не было. Правда, иногда он занудно ноет: мол, оперные певцы совсем разжирели, а театральные бюджеты, наоборот, скудеют на глазах. Лорана я после той памятной ночи почти не видела. Сами говорит, он тот еще гуляка и на каждое мероприятие является под руку с новой моделью. Наверное, Тьерри в молодости тоже менял девушек как перчатки. Бедняжка Клэр.