– А ты не…

Я прикусываю язык и смотрю на нее. Как же ты вошла в мой номер? Может, это побочный эффект фатумного запутывания – мои заклятья нас не различают.

– Мне снился очень странный сон, – говорю я и протягиваю ей кофе.

– У-ди-ви-тель-но! – фыркает Рамона, принимая чашку. – Но это ничего не значит.

– Не значит…

Я резко останавливаюсь.

– Мне снилась ты, – неохотно продолжаю я; мне очень сложно подобрать слова. – Ты была с каким-то парнем, которого подобрала в казино.

Она спокойно смотрит мне в глаза.

– Я тебе снилась, Боб. Во сне происходит такое, чего не бывает в реальной жизни.

– Но он умер, когда ты была с ним в постели…

– Боб? – Глаза у нее зеленовато-голубые с золотыми проблесками, подведены так, чтобы казаться огромными и невинными, но сейчас они глубже (и куда холоднее) арктического озера. – Хоть раз в жизни заткнись и послушай меня, ладно?

Она владеет Голосом. Я вдруг обнаруживаю, что прижался спиной к стене и не помню, как сюда попал.

– Что?

Primus[13], наши судьбы запутаны. Я с этим ничего не могу поделать. Если ты ушибешься, мне больно; если я тебя ругаю, ты бесишься. Но ты совершаешь большую ошибку. Потому что, secundus[14], тебе приснился странный сон. И ты сразу заключил, что эти факторы связаны, что то, что тебе приснилось, произошло со мной. И знаешь что? Это не обязательно так. Корреляция не означает причинно-следственную связь. – Она протягивает руку и тыкает меня ногтем в грудь. – Сейчас ты немного расстроен тем, что увидел во сне. И тебе нужно хорошенько подумать, прежде чем задать следующий вопрос, потому что ты можешь спросить, была ли какая-то связь между твоим странным сном и тем, что я делала прошлой ночью, – или можешь просто сказать себе, что съел слишком много бутербродов с сыром на ночь, вот и приснилась ерунда, и на том конец. Это понятно? Мы с тобой запутаны, но ближе нам сходиться не обязательно.

Рамона стоит и явно ждет ответа. Ее взгляд не дает мне сдвинуться с места. Я слышу стук собственного сердца. Я не знаю, я правда не знаю, что делать! Голова идет кругом. Что же, мне просто приснился вчера похабный сон? Или Рамона высосала душу серийного насильника из тела, а потом использовала меня для сексуальной магии, чтобы утолить голод своего демона?.. А хочу ли я знать правду? На самом деле?

Я чувствую, как мои губы шевелятся без моего осознанного решения:

– Спасибо. И, если ты не против, я пока что отзываю свой вопрос.

– Еще как против. – В ее глазах, как отблеск далекой молнии, сверкает какая-то непонятная эмоция. – Но обо мне не беспокойся, я привыкла. После завтрака все будет в порядке. – Она опускает взгляд. – Боже, полосатая пижама. С самого утра.

– Ну послушай, у меня больше ничего нет, лучше так, чем спать в смокинге. – Я приподнимаю бровь, глядя на ее платье. – Тебе придется отнести его в химчистку.

– Что, правда? – Она отпивает глоток кофе. – Спасибо за совет, обезьяныш, сама бы я никогда не догадалась. Допью и уйду к себе. – Еще глоток. – Есть планы на сегодня?

Я задумываюсь.

– Мне нужно связаться со своей группой поддержки и отправить рапорт в штаб. А потом я должен зайти к портному. А потом… – Кусочек сна не хочет уходить из памяти. – Говорят, на Анс-Марсель чудесный пляж. Думаю, погуляю там немного. А что ты?

Завтракаю я на балконе, с которого открывается вид на белый пляж, и пытаюсь не ежиться каждый раз, когда очередной самолет заходит на посадку в аэропорт Принцессы Юлианы. Когда я добираюсь до половины круассана, который просто тает во рту, у меня звонит телефон.

– Говард!

– Слушаю.

У меня холодеет в животе – это Гриффин.

– Двигай сюда, живо. Тут ситуация.

Черт!

– Какая ситуация? И куда двигать?

– Не по телефону.

Он скороговоркой надиктовывает мне адрес, где-то рядом с Муллет-Бич…

– Ладно, буду через полчаса.

– Уж поторопись!

Он вешает трубку, а я остаюсь пялиться на телефон в руке так, будто он превратился в мертвого слизняка. Хорошенькое начало дня: Гриффин себе придумал что-то особенное. Мотаю головой. Будто у меня без него было мало проблем.

Я уже почти переключился на местное время. Адрес, который мне дал Гриффин, удается найти не сразу. Это летний домик: белые дощатые стены и деревянные ставни на окнах, выходящих на дорогу над береговой линией. Когда я подхожу к нему, температура уже подбирается к тридцати градусам. Я уже собираюсь постучать, как вдруг оказываюсь лицом к лицу с Гриффином.

– Заходи! – рычит он, хватая меня за пиджак. – Живо!

Глаза у него красные, на подбородке щетина, во взгляде нервное возбуждение.

– Произошло что-то плохое?

– Да уж.

Я иду за ним в заднюю комнату. Окна закрыты ставнями, вдоль стены стоит ряд больших пластмассовых ящиков, а на столе развал электроники. Через несколько секунд я понимаю, что смотрю на неуклюжую электродинамическую установку и системный блок Вульпис-Теслы: его, кажется, собрал какой-то безумный извращенец, который любил мучить кур, но на самом деле это просто инструмент для вызова малых кошмаров. Судя по виду Гриффина, старый шпион его собирал и прикладывался к бутылке последние двенадцать часов – и это сочетание меня не слишком радует.

– Я получил депешу из штаба. Враг не дремлет – прислали сюда одного из своих боулеров!

– А крикет-то тут при чем? – смутившись, спрашиваю я: утро еще слишком раннее, и я плохо соображаю.

– А кто говорил о крикете? – Гриффин быстро уходит в другой конец комнаты и начинает там возиться с бакелитовой панелью, которая служит для конфигурации пыточной камеры для кур. – Я сказал одного из боулеров, а не из команды по крикету.

– Погодите, – я потираю глаза. – Как давно вы здесь?

Он оборачивается:

– Девятнадцать лет, если для тебя это что-то значит, хлюпик! Ох, молодежь…

– Сленг меняется, – пожимаю плечами. – Я об этом говорю.

– Пф! – Гриффин выпрямляется и вздыхает. – Сегодня утром я получил «молнию» от Метеослужбы: Чарли Виктор в городе. Это один из их лучших убийц, работает на взвод «Эхо» – это мы его так называем, не они: никто понятия не имеет, как выглядит внутреннее устройство Черной комнаты. И обычно мы таких предупреждений не получаем, потому что первое предупреждение от Чарли Виктора заключается в том, что ты просыпаешься мертвым.

– Ого. – Я хватаю стул и тяжело плюхаюсь на него. – Когда он приехал?