В день спектакля Катя пять раз принимала душ. Душ был необходим каждый раз, когда она чувствовала, что не может совладать с волнением, а вода ее успокаивала, смывала смуту с души.

Гуляя по московскому центру, она думала, какой бы стала ее жизнь, если бы не встреча с Питером. Она могла сейчас идти по этим улочкам не тихой поступью бывшей русской, а стремительно бежать, боясь опоздать на работу. И даже не замечать этой красоты. Все эти милые домики в тихих переулках были бы не декорацией ее ностальгии, а просто строениями, отмеряющими путь в магазин или парикмахерскую, в детский сад или жэк. Почему-то ей казался вероятным именно такой сценарий. Про жизнь в Бирюлево или в Ховрино не думалось, хотя в них жило гораздо больше москвичей, чем внутри Бульварного кольца.

А Юля с утра разминалась в своем артистизме. Она изображала испуг и неуверенность.

– Мне кажется, я зря все это затеяла, – жаловалась она мужу. – Стихи – это же такое личное. Поймут ли? Чувствую себя разбитой, даже не знаю, как выйду на сцену. Не чувствую в себе подъема…

– Отменяем? – равнодушно уточнил муж.

Он был человеком дела и не умел поддерживать Юлину игру.

Она, как всегда, обиделась. Он, как всегда, не понял на что. Но догадался, что ничего отменять не надо, и облегченно вздохнул.

Наступил торжественный вечер. Катя сидела в зале и чувствовала себя не в своей тарелке. Казалось, что собралась огромная семья, а она подкидыш. Царила возбужденная атмосфера встречи добрых знакомых. Все кивали друг другу, жали руки, лезли обниматься. Одна тусовка, табор успешных людей, которые роятся вместе. Мужчины – сплошь уверенные в себе, раскованные и шумные, женщины – при них. А Катя – как сирота, не имеющая шансов на усыновление.

Но вот занавес раздвинулся, и показалась Юля. Катя замерла, как от удара под дых. По залу прошел гул приветственного восторга. Красивая и молодая Юлия сияла, как звезда, на темном фоне сцены. Она улыбалась всем и никому, наслаждаясь триумфом.

И тут же Катя посмотрела на себя словно со стороны. Она одновременно видела двух женщин. Одну в платье со шлейфом, на возвышении, в свете софитов, со спокойной улыбкой победителя. И другую – сидящую в темном зале в немарком платье универсального фасона, хоть в пир, хоть в мир, с напряженным лицом и горящими завистью глазами. А мимо плыли звуки скрипки и какие-то зарифмованные слова. Катя не особо прислушивалась к ним. Она прислушивалась к себе. Слезы капали на ее немаркое платье, оставляя темные пятнышки.

Ей было жалко себя. Она оплакивала то, чего не случилось в ее жизни. Не случилось повода надеть платье со шлейфом. Не случилось пригласить столько гостей. У нее даже знакомых столько не наберется. Да и соберутся они, что она им покажет? Умение брать интегралы? Кому это нужно! Не случилось разделить старость с близким человеком. Питер оставил ее одну на самом трудном, последнем этапе жизненного марафона. Вместо стихов у нее в голове надвигающийся ремонт дома и график лекций. Судьба выдала ей билет в плацкартный вагон с жесткими сиденьями. А мимо, совсем рядом, буквально по соседним рельсам плывет царский вагон, где внутри все утопает в благородной роскоши.

Болела душа, которая казалась ей в тот момент сплошной натруженной мозолью. И вся ее биография показалась такой топорной, словно вырубленной из цельного куска необработанного гранита – гранита науки. Кому он нужен, если в мире есть стихи, платье со шлейфом, свечи и рвущая душу скрипка?

После спектакля состоялся банкет, где все говорили о красоте и таланте Юлии, – своеобразный турнир тостов.

Катя избегала Юлю. Впрочем, и Юля не преследовала Катю. Огромное людское море жалось к ногам юбилярши, и Юлия благосклонно дарила по пять минут своего внимания каждому гостю, никого не выделяя и ни о ком не забывая, – таковы правила светской учтивости. И до Кати дошла бы очередь, но она поторопилась уйти, не дождавшись Юлиной аудиенции. Капитулировала, спасаясь бегством.

Возле гардероба Катя увидела заметно нетрезвого Юлиного мужа. Он устал от шума и сидел на банкетке, страдальчески косясь в сторону гостей.

Надо было что-то сказать.

– Поздравляю! Ваша жена – настоящая звезда, – Катя повторила то, что говорили гости.

– Спасибо… А вы хотели бы жить на поверхности звезды? – его язык заплетался.

– Я живу на поверхности ледника.

– Но ведь там по графику зацветают эдельвейсы, – мечтательно сказал муж.

Катя вышла на улицу и, вдохнув свежий воздух, сразу вспомнила, что ей надо позвонить в университет – перенести лекцию. И еще обязательно созвониться со Стасиком, предупредить его, что теннисная ракетка отдана в ремонт. А то начнет искать, перевернет весь дом. Еще не забыть купить Полине матрешку, чтобы подлизаться к учительнице химии. Хотя зачем ей матрешка? Может, лучше берестяной туесок? Будет в нем хранить пробирки.

И Катя, засучив рукава, начала растить свои эдельвейсы. Спазм зависти ослаб, и плацкартный вагон продолжил свой путь, баюкая своим размеренным «тук-тук, тук-тук, тук-тук».

Прошло три года, не принеся особых перемен. Разве что от Юли ушел муж. Наверное, совсем спекся от жизни на поверхности звезды. Перегрелся и тихо отполз в тенек другой женщины. Но в целом жизнь Юли мало изменилась. Она гостила то в одной стране, то в другой, отмечаясь в многочисленных апартаментах и виллах, оформленных на ее имя. Это было условием развода. Второе условие – налоги на эту недвижимость платит муж, то есть бывший муж.

Катя тихо сидела в своей Калифорнии. Бегала по утрам. Там без этого никак, соседи не поймут. Стасик сделал ее бабушкой. Но эта роль для американцев необременительна. В университете у нее появилась русская аспирантка, которая считала, что ее удача имеет глаза и уши Кати. Жизнь катилась дальше, по американскому распорядку. Международные конференции и разные деловые обеды входили в этот распорядок как обязательные пункты.

И такими же обязательными были фотоотчеты о них. Иногда казалось, что конференция – лишь повод сфотографироваться на фоне умных людей. Катя не любила эту возню, но в Америке не принято возмущаться. Нужно быть терпимым к мигрантам, к геям и к селфи. И она послушно улыбалась в камеру. Активисты Фейсбука выкладывали фото на всеобщее обозрение, заботливо подписывая всех фигурантов. Получалось иллюстрированное досье. И весь этот мусор попадал на страничку Кати, которая почти не заходила в соцсеть – ей было жалко времени.

Но больше времени ей было жалко себя. Однажды она не утерпела и заглянула на страничку Юли. Лазурный Берег, фестиваль в Каннах, регаты и скачки, подтянутые мужчины и женщины в шляпках… Яркая звезда по имени Юля. Настроение испортилось. Совсем как когда-то давно, в зале, где звучали стихи и рвала душу скрипка. Стихи! А у нее сухие формулы. Зависть поднимала голову и высасывала все силы, выбивала Катю из рабочего графика. От зависти ее плацкартный вагон трясло так, что можно было упасть с верхней полки. Оберегая себя, Катя запретила себе Фейсбук, как давно наложила запрет на пирожные.