Борьба между формой и содержанием в третьей книге обострилась до предела: именно для этой книги у меня заранее имелся очень подробный и логически обоснованный план – и в итоге от него пришлось полностью отказаться. Я всегда срываюсь на поворотах, но если прежде я просто продолжал двигаться в ту сторону, куда меня занесло, то теперь волей-неволей приходилось искать обратный путь и возвращаться к намеченному плану. В итоге по тексту сразу видно, в каких местах меня заносило.

Одним словом, это была непрерывная война между тем, как все должно было быть в теории, и тем, как получалось на практике. Наверное, поэтому в книге чувствуется некоторая озлобленность: я то и дело пинками загонял персонажей и события в то русло, которому они – по моим представлениям – должны были следовать, даже если им самим этого не очень-то и хотелось. Кроме того, я почти ничего не объяснял, хотя первоначально собирался включить в книгу множество пояснений, – и можете себе представить, каково это, когда тебя пинками загоняют в сюжет, ни словом не объясняя, зачем это нужно! Естественно, мои персонажи злились.

Наверное, я очень странный человек.

С другой стороны, некоторые из самых удачных, на мой взгляд, сцен, какие мне только удалось написать, очутились как раз в этой книге: почти весь эпизод с Аграджагом и, особенно, сценка с полетом Артура. Во всем описании полета, кстати говоря, я не изменил ни слова: оно осталось точно таким же, каким было в первом черновике (хотя, честно сказать, тут я немного смухлевал: эта сценка вся написалась на одном дыхании, и я просто побоялся ее трогать, хотя кое-что можно было бы и подправить).

Развязка эпизода с Аграджагом мне не очень нравится: она как будто притянута за уши, и с этим тоже надо было бы что-то сделать, но, увы, не получилось. В целом мне думается, что “Жизнь, Вселенная и все такое прочее” – это одновременно и самая лучшая, и самая худшая из всех книг “Автостопа…”»

В «Жизни, Вселенной и всем таком прочем» финалов сразу несколько, и они следуют один за другим (в главах 33 и 34). Джеффри Перкинс в беседе со мной предположил, что это потому, что Дугласу казалось, будто книга слишком короткая.

«Ничего подобного, – возражает на это Дуглас. – Все наоборот! На самом деле это одна из самых длинных книг. Когда я получил гранки и стал их вычитывать, возникало какое-то странное чувство: что-то было не так. Будь там дело в какой-нибудь мелочи, я бы заметил сразу, но это “что-то не так” было слишком большим, а потому не бросалось в глаза.

Потом я наконец понял, в чем дело: не хватало двух глав.

Как выяснилось, последние две главы рукописи случайно отослали в Америку. Пропажу я заметил уже после того, как в издательстве утвердили число страниц в будущей книге. Поэтому в английском издании в конце нет ни рекламы, ни пустых страниц: все страницы, вплоть до последней, заняты текстом. От этого книга может показаться еще длиннее, чем она есть, но она и в самом деле довольно длинная.

И эту череду финалов я добавил не потому, что хотел сделать книгу подлиннее, а потому, что был один кусочек, который я обязательно хотел в нее вставить, а другого места не нашлось. Я имею в виду историю об Основаниях. Это одна из моих любимых историй, хотя, по-моему, никому, кроме меня, она не нравится.

Когда пишешь книгу, нередко возникает чувство, словно ты только что побывал на волосок от гибели и спасся чудом. Я имею в виду, когда один за другим идут неудачные куски, а потом вдруг получается что-нибудь такое, за что так и хочется похлопать себя по спине и сказать: “Вот молодец!” И эта история – одна из таких. Лично мне она кажется очень добротной.

Но вообще, проблема с третьей книгой в том, что у меня имелся вполне осмысленный сюжет, полный всяких судьбоносных событий, но персонажи, скажем начистоту, были шайкой отъявленных лентяев. Всякий раз, как мне предстояло взяться за какую-нибудь такую сцену, вставал вопрос, кто из них будет в ней участвовать. Я перебирал своих героев в голове и мысленно объяснял каждому, что происходит, но от каждого слышал в ответ одно и то же: “Да? Ну и что с того? Я в этом не участвую”. Ну или, как вариант, они просто не понимали, о чем речь.

В конце концов Слартибартфасту пришлось взять на себя роль погонщика, который заставляет остальных пошевелить задницей и сделать хоть что-то полезное, но на самом деле ему это тоже было несвойственно. Понимаете, все мои персонажи, по существу, харáктерные. Куча вспомогательных действующих лиц – и ни одного главного героя».

* * *

КАК ПИСАТЬ СМЕШНЫЕ КНИГИ?

Как писать книги? Нет ничего проще. Садишься и таращишься на чистый лист бумаги, пока глаза не вытекут.

На самом деле мне до смешного трудно писать. Я из шкуры вон лезу, чтобы только этого не делать. Даже такая простейшая задача, как купить новый карандаш, разрастается до эпических масштабов. У меня четыре текстовых процессора, и я трачу уйму времени только на то, чтобы решить, на каком из них я буду работать. Все писатели – ну, или почти все – жалуются, что писать трудно, но большинство из них очень удивились бы, узнав, до какой степени трудно мне.

Когда я пишу, я обычно впадаю в депрессию. Мне все время кажется, что работа над книгами совпадает с ужасными потрясениями, ломающими всю мою жизнь. И я чем дальше, тем сильнее подозреваю, что эти кризисы напрямую связаны с моей писательской работой: потрясения из-за того и случаются, что я сажусь и начинаю писать. И многие из реальных моих неприятностей попадают в текст – в переработанном виде, разумеется. Невооруженным глазом их обычно не заметить. Напрямую проблемы так не решаются, но косвенно – да, хотя и неявно.

Я совсем не остроумный. Остроумный человек никогда не лезет за словом в карман: смешная реплика слетает у него с языка мгновенно. Нормальный писатель-юморист тратит на это пару минут – но зато получается очень смешно. А у меня уходит пара недель.

С другой стороны, едва ли я смог бы написать серьезную книгу. Я бы принялся шутить, даже сам того не желая. На самом деле я убежден, что работа юмориста – дело очень серьезное (вообще, когда работаешь над чем-то, нужно впрягаться всерьез и относиться к этому как к делу своей жизни), но когда начинаешь объяснять это людям, они обычно думают, что ты спятил. Поэтому я стараюсь не заострять на этом внимания. А если что, всегда можно отмахнуться и сказать: «Да ладно, шучу я, шучу!»

Когда нужно написать что-нибудь смешное, я теперь обычно делаю так: беру какой-нибудь совершенно нелогичный ход, который покажется мне достаточно забавным. А потом начинаю пахать как проклятый, чтобы создать для него контекст, – причем такой, в котором этот ход или поворот сюжета будет казаться совершенно проходным и случайным. Читатель ни в коем случае не должен заподозрить, что все гигантское сооружение ты наворотил только ради одного этого хода. Это очень трудоемкий метод, но когда он срабатывает… о-о-о!

Зачастую труднее всего дается то, что на выходе кажется легкомысленным и сумасбродным. Взять, к примеру, начало “Жизни, Вселенной и всего такого прочего”, которым я в итоге остался вполне доволен. Персонажи, застрявшие на доисторической Земле, внезапно попадают на крикетную площадку «Лордз» – а все потому, что вздумали погнаться по полям за убегавшим от них диваном. Звучит бредово, нелогично и так далее, но вам и в голову не придет, что я переделывал эту сцену снова и снова и чуть не сошел над ней с ума, пока наконец не подобрал правильные элементы, чтобы возникла нужная атмосфера, – атмосфера, если угодно, легкомысленной иррациональности. И теперь я уже с чистой совестью мог завершить всю эту длинную часть той самой фразой, ради которой все это и затевалось: «…и внезапно очутились посреди крикетной площадки “Лордз” (Сент-Джонс-Вуд, Лондон) в самый разгар финального тестового матча; Австралия вела, но англичанам оставалось всего сколько-то там ранов до победы» (точную цитату не помню). Но для того, чтобы закончить главу такой симпатичной фразой, нужно было подробно расписать всю эту историю с возвращением Форда и объяснить, чем он занимался в Африке (а вы, верно, уже можете себе представить, чего мне это стоило), потом дать ему вдоволь потрепать языком – о голгафринчамцах, уплывших на плоту, и о протечках в пространственно-временном континууме (да, я понимаю, что эта шутка – совсем дурацкая, но время от времени можно позволить себе и сглупить), потом написать, собственно, о диване… ну и так далее.