подставлю не только себя и тебя. А у меня, Андрей Иванович, тоже семья есть. Да ты знаешь!

Надо было молчать и дальше. Но словно чёрт тянул меня за язык.

— Ну, а для себя?

Генерал молчал.

Я повернул к нему голову и увидел злое лицо Георгия Петровича и его сжатые кулаки.

Мы молча смотрели друг на друга. Постепенно генерал расслабился.

— Ты имел право задать такой вопрос, Андрей Иваныч. После того, что я сделал... Извини!

Георгий Петрович достал из кармана пачку папирос. Чиркнул спичкой. Горящий кусочек спичечной головки отлетел в воду.

— Для себя...я же не сволочь, Андрей! Да и кроме того...Скажи — ты слышал про меня тогда? Там? Хоть что-то?

Я покачал головой.

— Нет.

— Ну, вот видишь. А здесь мы познакомились. И это уже изменило мою жизнь, только я пока не знаю — как. И теперь не узнаю уже. Тогда какой смысл?

Генерал курил, а я просто стоял рядом и смотрел на воду.

— Пойдёмте в дом, Георгий Петрович. Пора ужинать.

— Идём, Андрей Иваныч! И давай попробуем просто забыть это всё, если не возражаешь.

— Согласен.

На пороге генерал остановился и вдруг спросил:

— А, может, всё будет не так и страшно? Ведь ты же как-то сумел это пережить? Может, и мы все переживём?

В доме вкусно пахло жареной картошкой. Я удивился — откуда?

— Этот примус просто чудо! — дружелюбно пророкотал Беглов. — Десять минут — и картошка не только разогрета, но и поджарена!

— Какой примус? — удивился я. — Он же остался на базе.

— У тебя на базе есть примус? — спросил генерал. — А мы тебе в подарок купили. Вот — «Шмель»!

И тут я не выдержал и расхохотался. Да так, что ноги подкосились, и я осел на стул.

— Рустам! — сказал Владимир Вениаминович, глядя при этом на меня. — Съезди, пожалуйста, в магазин, возьми водки.

Я хотел было сказать, что магазин уже закрыт, но от смеха не мог выговорить ни слова.

А Рустам мгновенно вышел, и через минуту я услышал звук мотора.

Когда я прекратил смеяться, Владимир Вениаминович серьёзно сказал:

— Не знаю, о чём вы говорили с Георгием Петровичем. Но очень рад, что всё улажено. От себя приношу извинения и присоединяюсь ко всем его обещаниям. Мы с ним это уже обсудили.

Беглов поднялся со стула. Остановился посреди комнаты и торжественно произнёс:

— Андрей Иванович! Клянусь не применять к вам гипноз и другие меры психического воздействия без вашего ведома и согласия. Слово врача и офицера!

— Да сядь ты уже! — махнул на него рукой Георгий Петрович. — Где коньяк?

— Сейчас.

Беглов достал из рюкзака длинную тонкую бутылку.

— На этот раз — грузинский!

— А Рустам? — спросил я Георгия Петровича.

Генерал правильно понял мой вопрос.

— Рустам ничего не знает. Можешь быть спокоен, Андрей Иванович. Наливай, Володя!

— У меня баня натоплена, — сказал я. — Может быть, после неё?

— Баня? — изумился Беглов. — И ты молчал, Андрей Иваныч? Тогда сначала париться, а ужин — потом!

— Вы идите, парьтесь. А мне надо отлучиться ненадолго. Сейчас я вам полотенца дам.

Я достал из шкафа два чистых полотенца и вручил их Беглову.

— Веники в предбаннике на лавке. Горячей воды полный бак. Речку, чтобы нырнуть, сами найдёте.

Беглов изумленно расхохотался. Смех его звучал так, словно филин ухал в пустую бочку.

— Ай, да Андрей Иванович! Рассмешил!

Конечно, я пошёл к Кате. В одном из окон медпункта горел свет. Сквозь стекло я увидел, что Катя сидит за столом и читает при свете настольной лампы.

Я не стал подкрадываться к окну. Вместо этого повернул за угол, поднялся на дощатое крыльцо и громко постучал в дверь.

— Открыто! — раздался Катин голос. — Андрей, это ты?

Я пригласил Катю пойти ко мне, но она отказалась.

— Там чужие люди. Может, и хорошие, но всё равно — чужие. Давай лучше здесь посидим. Мне с тобой хорошо.

— Ты же не уедешь без меня? — спросил я Катю, обнимая её за плечи.

— Конечно, нет, Андрюша, — ответила Катя и доверчиво прижалась ко мне. — А ты долго пробудешь на озере?

— В понедельник постараюсь вырваться, хотя бы на полдня, — пообещал я.

Катя только вздохнула.

— Вот уже и осень скоро, — задумчиво сказала она. — На берёзе возле медпункта листья начали желтеть.

— Да какая там осень! — возразил я. — Только начало августа!

— Это ранняя осень!

Катя лукаво улыбнулась.

— А у меня для тебя подарок! Специально ездила в город. Вот!

Она протянула мне транзисторный приёмник.

— Здесь можно слушать музыку! И всякие интересные передачи.

— Да я знаю, — улыбнулся я.

— Если как-нибудь вечером тебе станет скучно на твоём озере — ты включи передачу из Ленинграда. И думай обо мне.

Катя говорила это без всякого кокетства.

— Договорились!

Я осторожно поставил приёмник на стол, снова обнял девушку, притянул её к себе и поцеловал. Катины губы ответили мне.

* * *

В субботу утром мы с Бегловым охотились на берегу Песенки. Георгий Петрович и Тимофеев взяли лодку и рано утром, ещё по темноте, выехали в озеро. Отец подумал и присоединился к ним.

— Староват я уже ногами уток из травы выгонять! — проворчал он. — То ли дело в лодке — посиживай себе, да постреливай!

Узнав, что мой отец хочет приехать на открытие охоты, Георгий Петрович предложил съездить за ним на машине. В сумерках мы всей гурьбой даже отправились к председателю, чтобы позвонить к нам домой.

Но отец отказался наотрез.

— Машина генералам положена, вот пусть генералы на ней и ездят, — заявил он. — А меня потом соседи расспросами замучают.

Тремя автобусами с пересадкой он добрался до Светлого. И даже оттуда пришёл пешком. Как раз успел к ужину.

Хорошо, хоть резиновую лодку на себе не притащил. Зато придирчиво осмотрел все плоскодонки на базе и выбрал самую, по его мнению, лучшую.

— Батя, — не выдержал я. — Темно уже! Что ты там разглядываешь? Идём за стол!

За ужином я почти не пил и внимательно следил, о чём Георгий Петрович с психотерапевтом расспрашивают отца. Но разговор шёл самый обычный,