– Позвоню? – удивился я. – Как же я ей позвоню? У меня нет ее номера телефона.

– Зато у Стаса он наверняка есть. Думаю, его телефон уже зарядился. – Полина кивнула в сторону компьютера. А я совсем забыл, что поставил телефон Стаса на зарядку. – Ты можешь посмотреть в его записной книжке и позвонить со своего.

– У нее, скорее всего, изменился номер, – возразил я. Почему-то звонить Алевтине мне совсем не хотелось. – Прошло столько лет.

– Вряд ли. Она его ждала, надеялась, что он позвонит. Не думаю, что Алевтина сменила номер.

Полина оказалась права – номер она не сменила. Взяла трубку после второго гудка.

– Привет! – поздоровался я, чувствуя себя ужасно неловко – и оттого, что приходится выдавать себя за Стаса, и оттого, что разговор происходит в присутствии Полины, которая видела «наше» свидание. Не могла же она в одночасье перестроиться и абсолютно перестать ревновать. Хоть Полина и убедилась, что действующим лицом ее видений был не я, а Стас, но все равно какой-то осадок остался. Не мог не остаться. Поэтому я не совсем поверил ее спокойному тону.

– Привет! – бодро, но с оттенком грусти откликнулась Алевтина. По ее голосу было понятно, что она очень ждала моего звонка. Вернее, звонка Стаса. Я представил, как она долго стояла у магазина, все надеясь, что я приду, все не решаясь поверить, что опять исчезну. Мне стало стыдно и жалко ее, и опять подступила какая-то неуместная к этой чужой женщине нежность. Захотелось ее увидеть, утешить, приласкать. Прямо сейчас, не откладывая на завтра. Но сегодняшний вечер был особенно опасен. Позволить событиям развиваться так, как их увидела Полина, я не мог. – Куда ты опять пропал? – своим бодро-грустным голосом спросила Алевтина. – Семейные обстоятельства, да? Не смог выбраться? Я тебя прекрасно понимаю и совсем не сержусь. Но, может, встретимся завтра?

– Конечно! – с готовностью согласился я и бросил осторожный взгляд на Полину – она делала вид, что ее это совершенно не трогает. – Встретимся в семь часов завтра.

– Тогда до свидания! – делая многозначительный акцент на слове «свидание», попрощалась со мной Алевтина.

– Договорился встретиться завтра, – объяснил я Полине, закончив разговор, хотя она и сама все слышала. Мы еще немного выпили и легли спать, уверенные, что теперь все будет хорошо, события у нас под контролем, значит, мы сможем ими управлять. Но оказалось, что это мы под контролем у событий, и они управляют нами.

* * *

С Алевтиной я встретился утром, в одиннадцать. Она позвонила на мой мобильный. Сначала я удивился, откуда она узнала мой номер, потом сообразил, что вчера ей сам звонил, и мой номер у нее зафиксировался. У нас состоялся в точности такой разговор, какой происходил в Полинином видении. Алевтина, напуганная, подавленная, сообщила, что приходил следователь, что ее подозревают в убийстве мужа. Я сразу поехал к ней в магазин и, раз уж все детали сходились, решил следовать сценарию видения – позвонить Битову. И тут все сошлось до последней мелочи: Битов, раскритиковав мою версию о бывшем пациенте, обещал договориться с регистратурой клиники о списке, через полчаса перезвонил и сказал, что все путем, завтра к вечеру я могу туда подъехать. Антураж и декорации тоже полностью соответствовали картине повторений: жаркий день, скамейка, на которой я ждал звонка Битова, чтобы не мозолить глаза Алевтининым коллегам, белая собачка, пробегающая мимо на трех лапах, курящий на крыльце Толик с развязанным шнурком. Как и было предсказано, собачка с Толиком на меня окрысились, потом тайно-явный Алевтинин воздыхатель затушил окурок о стену и вошел в магазин. Я сообщил Алевтине радостные, в общем-то, новости: Битов обещал помочь, расследование идет полным ходом, значит, скоро мне удастся найти настоящего убийцу и тем самым освободить ее от беспочвенных обвинений.

Совпало все. Потому, когда вечером на мейл агентства пришел из регистратуры список бывших пациентов Сотникова, я совсем не удивился – к этому был готов. Как и к тому, что список окажется странно коротким, что я увижу там фамилию Бориса и не увижу фамилии Стаса, а значит, своей собственной. И вот тут наконец я решил взбунтоваться, перестать идти на поводу у повторений, а наоборот, подчинить их себе, последовать нашему с Полиной плану: наблюдать и анализировать. И сразу заметил подвох. Во-первых, список не мог по принципу оказаться таким коротким. Значит, его специально сократили, чтобы облегчить мне работу – сразу натолкнуть на фамилию Бориса. Во-вторых, никакая регистратура никакой клиники никогда не послала бы никакой список. Делать им нечего! В лучшем случае они бы вообще его подготовили, но не раньше обговоренного завтрашнего вечера. Тот, кто его прислал, хотел предотвратить мое появление в клинике, ему не нужно было, чтобы я увидел настоящий список. И, в-третьих, наводят на размышления и комментарии, прилагающиеся к фамилиям пациентов: дата поступления, время пребывания в клинике, краткая история болезни, состояние здоровья на момент выписки и так далее. Не стали бы в регистратуре этого делать. Вывод напрашивался сам собой: список фальшивый, а нам в агентство его послали с единственной целью – подставить Бориса. Получив такой список, я должен был сразу обратить внимание на его фамилию, узнать, что из реабилитационного центра он прямиком отправился в психиатрическую больницу. Следовательно, случай Бориса – та самая искомая врачебная ошибка, значит, он и есть убийца Сотникова. Мне остается лишь встретиться с его лечащим врачом, узнать подробности, сделать соответствующие выводы и представить их следователю. Ничего этого делать я не буду… Хотя нет, с врачом Бориса Стотланда, который по совместительству отец Алевтины, встретиться стоит. В этом месте от сценария отходить нельзя.

В психиатрическую больницу я поехал утром, но рассчитал так, чтобы попасть к концу обхода. Не столько из-за того, чтобы не тратить зря время, сколько для того, чтобы хоть немного обойти повторения, почувствовать себя хозяином положения. Жалкая уловка и, в сущности, совершенно бессмысленная. Потому что в остальном наша встреча повторилась до мелочей. Психиатр Мишарин Евгений Павлович знал, что его дочь наняла частного детектива, легко пошел на контакт, с готовностью согласился рассказать все, что он знает о болезни Бориса и о последствиях лечения от алкоголизма по методике Сотникова, о его странных приступах и рассказах о будущем. Все это я уже знал. Но поразило меня другое. Мишарин принял меня за Стаса и на вопрос, могла ли методика Сотникова вызвать болезнь Бориса, ответил точно так, как увидела это Полина:

– Ну, в таком случае все его пациенты оказались бы у нас. Да что там далеко ходить, вы, например.

Я был потрясен, совершенно, как Стас в видении Полины. А Мишарин, видя мое потрясение и желая успокоить, добил:

– Вы мало, что помните. Последним этапом методики лечения является так называемая «затирка» следов. Пациент не помнит ничего о сеансах и мало что – о своем пребывании в клинике. Так, только какие-то обрывочные воспоминания. Все это делается для того, чтобы «стереть» стресс, который пациент пережил во время сеансов.

Он проговорил все это с таким сочувствием, что я опять – уже всерьез – засомневался в своем рассудке и в своей памяти. А что, если Полина была права, когда думала, что «видит» меня, а не Стаса? Что, если и в самом деле никакого Стаса не существовало? Это я проходил курс реабилитации у Сотникова, это меня сбила машина. Что, если вообще не было этих двенадцати лет жизни, которые я помню? Я лежу в коме и вижу какие-то странные сны. А то, что в моей жизни появилась Полина, так это и неудивительно: она «специалист» именно по таким случаям.