На крыльце стоял Анатолий и слушал плеер. Я должен был уже привыкнуть к тому, что события повторяются до мелочей, но тут меня буквально затошнило. По роли мне полагалось пребывать в прекрасном расположении духа: я только что побывал у Бориса и понял, что он ни в чем не виноват. Ни у какого Бориса я не был. Мы с Полиной посчитали, что ехать к нему не имеет смысла, и, таким образом, несколько «подсократили» события, значит, должны были их в какой-то степени изменить, но получилось, что всего лишь перелистнули страницу или перемотали кадр. Ну ничего, подумал я, нащупывая в кармане фонарик – маленький, но очень мощный, очередное изобретение Стотланда, – сегодня вечером я заставлю события плясать под свою дудку, изменю их раз и навсегда. И невольно придя от этой мысли в благодушное состояние, я дружески хлопнул по плечу Толика и весело поинтересовался:

– Что слушаешь?

– «Black Sabbath», – послушно, не выходя из своей предсказанной роли, ответил Толик, а я нервно рассмеялся: под дудку событий пляшу я.

А дальше все покатилось-поехало в точности так, как увидела это Полина. И было купание в озере, и далматиновой расцветки купальник, и собирание грибов в лесу, и официант, чем-то похожий на Толика, и, конечно, «Колокола». И… мне хочется кричать, как женщине в истерике, мне хочется убить Алевтину, а лучше всего накинуть петлю на шею – я заслуживаю именно такой иудиной смерти… События повторились абсолютно. Я никогда не расскажу об этом Полине, она никогда не спросит. Но мы оба будем знать, что события повторились полностью. И никогда, никогда не сможем об этом забыть.

К Алевтининому дому мы подъехали во втором часу ночи – я не смотрел на часы, но знаю, что так и было: если сценарий полностью повторился, с чего бы ему отступать во времени? У двери подъезда, когда Алевтина набирала код, пришло сообщение на мой телефон – номер, конечно, был взят из записной книжки Алевтины. Подсмотреть его было совсем нетрудно. Без всякого любопытства, только чтобы не вызвать подозрения нападавшего, если он за мной наблюдает в окно подъезда, я стал его читать: «Срочно перезвоните, это касается вашего расследования», – конечно, кто бы сомневался, что текст окажется другим. Алевтина кивнула мне и вошла в подъезд. Я незаметно придержал дверь, не дал ей закрыться до конца, чтобы потом не возиться с кодом. И замер, ожидая, когда раздастся крик Алевтины. Телефон перехватил левой рукой, правую незаметно сунул в карман, нащупал фонарик и подумал: почему же она не кричит, времени прошло доста… Но додумать не успел, потому что в этом момент раздался крик. Выхватив фонарик из кармана, но пока его не включив, я распахнул дверь и бросился в подъезд.

План, который я разработал, сидя в кафе, казался мне безупречным. Перед нападавшим у меня преимущество: я знаю заранее, что произойдет, а он этого не знает. Я готов, я во всеоружии, а он от неожиданности, что на него направили свет фонаря, растеряется, замрет, и я легко смогу с ним справиться. А еще я почти не сомневался, что нападавшим окажется Мишарин. Он, конечно, мужик не мелкий, но и я не какой-нибудь задохлик-коротышка, к тому же он врач, интеллигентный человек, не станет вступать в борьбу, когда его инкогнито будет раскрыто, поймет, что это бессмысленно. И что? Весь мой план полетел, к чертовой матери.

В подъезде, как и ожидалось, была кромешная темнота. Ориентируясь по звукам борьбы и уже не крикам, а сдавленным стонам Алевтины, я бросился вверх по лестнице. Почти добежав, включил фонарь, направил его вперед и немного вверх, где, по моим расчетам, должно было оказаться лицо нападавшего, – и замер от неожиданности. Он был чернокожий. Так я подумал в первый момент, и тысяча дурацких ассоциаций замелькала у меня в мозгу: мавр и Дездемона, хижина дядюшки Тома, почему-то суд Линча и многое еще другое. В следующий момент я понял, что никакой он не мавр, на нем обычная маска грабителя – черный чулок. И тут на голову мне обрушился сокрушающий удар. Падая, я за что-то схватился, послышался звук разрывающейся материи, фонарик выпал из моей руки. Последнее, что я увидел, проваливаясь в небытие, – это подскакивающий по ступенькам яркий огонек, но уже не смог понять суть сего феномена.

Когда пришел в себя, было светло. Алевтина сидела передо мной на корточках и озабоченно всматривалась в мое лицо. Хлопали двери квартир, кто-то призывал вызвать полицию. Нападавшего нигде не было. Я потерпел постыдное поражение. Рукав от рубашки в сине-черную клетку остался у меня в руке.

А потом началась суета, от которой раскалывалась голова и страшно тошнило. Кто-то сбегал по лестнице, кто-то входил в подъезд, что-то пыталась объяснить мне Алевтина. Оказывается, соседи все же вызвали полицию, которая не замедлила появиться. Жертвой нападения почему-то посчитали меня. Наверное, из-за огромной шишки на голове и подавленно-ошарашенного вида. Алевтина держалась намного лучше и выглядела бодрой и деятельной. Это почему-то вызвало у меня отвращение и затошнило еще сильнее. Именно Алевтина рассказала полиции, как было дело. Рукав от рубашки забрали как вещественное доказательство и пообещали отдать на экспертизу. Приехала «Скорая». Не знаю, кто и зачем ее вызвал. Осмотрели меня, потом – Алевтину. Результаты осмотра занесли в полицейский протокол. У меня обнаружили сотрясение мозга и настойчиво зазывали проехать в больницу, у Алевтины – легкие телесные повреждения, к которым медики отнеслись довольно равнодушно.

В общем, вся эта возня заняла массу времени, и, когда я наконец сел в машину, чтобы поехать домой, уже светало. И тут меня пронзила ужасная мысль: Полина сходит с ума, не понимая, куда я делся. Я выхватил из кармана телефон, чтобы ей позвонить. У меня оказалось двенадцать пропущенных звонков – все от Полины. Я не слышал звонка, потому что отключил звук, перед тем как войти в подъезд. Хотел ей тут же перезвонить, но вдруг испугался. Да она уже спит, сказал я себе, оправдывая собственную трусость, последний вызов был сделан час назад, зачем ее будить? Положил телефон на соседнее сиденье и поехал домой. Голова просто раскалывалась, на душе было паскудно.

Пустынные рассветные улицы нагнетали тоску. Мне вспомнился звук разрываемой ткани, который послышался перед тем, как я потерял сознание. Рукав оторвался не так уж легко, я буквально повис на нем всей тяжестью. Значит ли это, что он не был подпорот? Значит ли это, что мы поспешили с выводами, и Бориса не подставили, он и есть напавший, а может быть, даже убийца? Все те доводы, которые я приводил, оправдывая его, теперь показались неубедительными. Завтра нужно обязательно к нему наведаться. Крайне неприятное дело. А я ведь был уверен, что Борис ни при чем. Из-за этого и тоска.

Тоска не из-за этого, что уж себя обманывать! Тоска из-за того, что я подлец и предатель. Я изменил Полине. Не знаю, как это произошло. К Алевтине я не испытывал никакого такого уж чувства. Нельзя сказать, что я не смог устоять. Все бы я смог, если бы…

Если бы не вступил на скользкую поверхность повторений. Я просто поскользнулся и поехал. А дальше получилось как-то само собой. И что теперь делать – непонятно. Полина, конечно, обо всем догадается. Да мне кажется, что уже догадалась. Надо ей позвонить. Нет, позвонить не смогу. Что я ей скажу? Скоро приеду и…