Но радость моя была недолгой. Спустя несколько месяцев после возвращения из экспедиции меня арестовали. За мной пришли ночью — в лучших традициях тридцатых годов. Отвезли в Лефортово, во внутреннюю тюрьму МГБ. Допрашивал меня лейтенант по фамилии Мороз, неплохой, в сущности, человек… насколько это возможно для следователя госбезопасности… но уж очень большой энтузиаст. Видно было, что он ни черта не смыслит в археологии, но почему-то весьма интересуется всем, что было связано с раскопками храма Скрещенных Стрел. Каким-то образом я почувствовал, что его интерес связан с Чашей, которую отдал мне настоятель дацана. Про Чашу, а тем более про обстоятельства, при которых она мне досталась, я не рассказывал никому. Решил промолчать и сейчас. И, как выяснилось, очень правильно сделал. Потому что однажды в комнату, где Мороз меня допрашивал, вошел высокий, бритый наголо полковник МГБ…

Москва, Внутренняя тюрьма МГБ в Лефортово, 1953 год

Когда дверь распахнулась, и на пороге появился высокий, бритый наголо полковник МГБ, следователь Павел Мороз быстро отодвинул стул, вскочил и вытянулся в струну. Но бритый небрежно махнул рукой:

— Сиди, Паша, сиди. А вот ты… — голос его угрожающе зазвенел, — ты, сволочь, встал! Встать, кому говорят!

Роман Сергеевич поспешно вскочил на ноги. За ту неделю, что он провел в тюрьме, его еще ни разу не били, но соседи по камере объяснили, что это зависит от следователя. Мороз был добрым следователем. А вот бритый полковник, судя по всему, злым.

— Ну что, лейтенант, — спросил он, рассматривая Романа Сергеевича холодными глазами рептилии, — раскололся твой подследственный?

— Никак нет, товарищ полковник! — отрапортовал Мороз. — Повторяет одно и то же. Никаких древних предметов культа при раскопках не находил, надписи на алтаре сфотографировал, но не прочел, поскольку не владеет этим… санскритом. Все показания запротоколированы.

— В несознанку, значит, играем, — зловеще произнес бритый. — Ясно. Выйди, Паша.

— Есть, товарищ полковник! — Роману Сергеевичу показалось, что в голосе лейтенанта прозвучало явное облегчение.

Когда за Морозом закрылась дверь, бритый подошел к подследственному так близко, что тот почувствовал его странный, пробивавшийся сквозь резкие ноты офицерского одеколона, запах. Этот запах был хорошо знаком археологу — так пахли хранилища древностей, запасники музеев, где пылились артефакты давно минувших веков. Но сейчас так пахло от живого человека, и это пугало Романа Сергеевича больше, чем неподвижные змеиные глаза полковника.

Полковник протянул огромную костлявую лапу, и Роман Сергеевич зажмурился в ожидании удара. Но бритый всего лишь схватил его за подбородок и несколько раз повернул голову — вправо, влево, потом опять вправо. «Как коня на ярмарке выбирает… — некстати подумал Роман Сергеевич. — Сейчас заставит показать зубы…»

— Откуда ты узнал о храме Скрещенных Стрел? — спросил бритый, резко отпустив подбородок археолога.

Тот покачнулся — после недели допросов у него разладилась координация движений — но устоял на ногах.

— Храм был открыт немецким исследователем Иоганном Кюббе в 1864 году, — заученно ответил Роман Сергеевич. — Я использовал книгу Кюббе при подготовке кандидатской диссертации. Это важный для науки памятник…

— Каким образом тебе удалось так быстро найти алтарь? — перебил его полковник. — У тебя были какие-то записи?

— Нет, — записей и вправду никаких не было — все бумаги отца пропали где-то в архивах НКВД. — Просто везение. Знаете, новичкам везет…

— Тебе кто-то помогал?

— Простите?

Дурацкая привычка переспрашивать уже не раз подводила Романа Сергеевича в этих стенах. Но если лейтенант Мороз после каждого его «простите?» и «правильно ли я вас понял?» всего лишь выходил из себя и начинал орать и брызгать слюной, костеря на чем свет стоит гнилую интеллигенцию, то полковник отреагировал гораздо спокойнее. Он ткнул археолога пальцем куда-то под ребра и отошел на пару шагов, чтобы подследственный не наблевал ему на ботинки.

— Повторяю вопрос, — произнес он равнодушно. — Тебе кто-то помогал найти алтарь?

— Нет, — прохрипел Роман Сергеевич, извиваясь на полу, как перерубленный лопатой червяк. Внутренности его терзали раскаленные клещи. — Никто… мне… не помогал…

— Ты прочел надписи на алтаре?

— Нет… только… сфотографировал… я не знаю санскрит…

— Там были надписи и на другом языке.

— Иератическое письмо… тем более… я же не египтолог…

— Однако то, что это иератическое письмо, ты определил. Ты лжешь мне, Роман. А лгать мне нельзя. Итак, ты прочел таблички Итеру?

— Не знаю… что это… я… первый раз… слышу о них… — прохрипел археолог.

Бритый эмгэбэшник присел на краешек стола и достал из кармана плоский серебряный портсигар. Отщелкнул крышку, извлек зеленый леденец и бросил в рот.

— Сейчас ты поедешь со мной, Роман. Я покажу тебе один предмет — думаю, любой археолог мира был бы счастлив его увидеть. Однако вряд ли твое счастье продлится долго. Потому что живым из моего кабинета ты уже не выйдешь.

Он вкусно похрустел леденцом.

— Я мог бы оставить тебе жизнь, Роман. Если бы ты говорил правду. Но ты лжешь и упорствуешь в своей лжи, не оставляя мне другого выхода. Мне придется подвергнуть тебя допросу пятой степени. А это допрос, после которого не выживает никто.

— Я не понимаю… о чем вы говорите… я рассказал все, что знал… правда…

— Я хочу получить ответы на несколько вопросов, — терпеливо сказал бритый. — Кто показал тебе место, где находится алтарь. Как ты определил, на каких языках написаны тексты Итеру. Кто еще, кроме тебя, их видел. И, наконец, что тебе известно о предмете, напоминающем сделанную из камня чашу.

Археолог почувствовал, что его сердце сжали ледяные пальцы. Если бы полковник смотрел сейчас на него, то наверняка обо всем бы догадался. Но как раз в этот момент бритый снова спрятал портсигар с леденцами в карман и надавил серебристую шляпку звонка на столе Мороза.

— Отведите подследственного в мою машину, — велел он появившимся на пороге конвоирам. — Я спущусь через пять минут.

Дальнейшее Роман Сергеевич запомнил плохо. Вот он, зажатый между двумя солдатами в зеленой форме, едет куда-то в машине с черными занавесками на окнах. Вот его выводят из машины в каком-то огромном подземном гараже, заставляют наклонить голову, больно нажимая на шею.

Вот железный лифт, грохоча и содрогаясь, поднимается все выше и выше, минуя этаж за этажом. Таких высоких зданий не бывает, думает Роман Сергеевич, или мы не поднимаемся, а, наоборот, спускаемся под землю? Конвоиры куда-то делись еще в гараже, в кабине только он и бритый полковник. И Роману Сергеевичу страшно, невыносимо страшно, как бывает, наверное, страшно кролику, оставшемуся наедине с удавом…