Один из добровольцев поджег сухую траву, покрывающую землю. Она разгорелась, и ветер отнес жар и дым на врага. Теперь франки страдали не только от жажды и летней жары, но также от огня и дыма, не говоря уже о ярости сражения. Когда граф бежал, франки утратили мужество и были готовы сдаться, но, видя, что единственный способ спасти свои жизни – это бросить вызов смерти, они совершили ряд дерзких нападений, и уже были близки к тому, чтобы выбить мусульман с занимаемых ими позиций, если бы Бог был на их стороне. После каждой волны атаки на земле оставались их мертвые тела. Численность франков быстро уменьшалась, а мусульмане были повсюду вокруг. Уцелевшие франки направились к холму, что недалеко от Хаттина, где рассчитывали разбить лагерь и защищаться. Их атаковали со всех сторон, и они не смогли поставить больше одного шатра – королевского. Мусульмане захватили их крест, который они назвали «Истинным крестом», на котором, по их мнению, был распят Мессия. (Согласно Корану, который проповедует докетизм, Иисус на самом деле не был убит – «они не убили его, а им только показалось».) Это был самый тяжелый удар, который только мог быть им нанесен, после которого их поражение и гибель были неминуемы. Многие всадники были убиты или взяты в плен. Король оставался на склоне горы с пятью сотнями самых храбрых рыцарей.

Мне сказал аль-Малик аль-Афдаль, сын Саладина: «Я был рядом с отцом во время этой битвы, первой, какую я видел своими глазами. Франкский король отступил на склон горы со своим отрядом и оттуда яростно сопротивлялся мусульманам, атаковавшим его, тесня их обратно к моему отцу. Я видел, что он встревожен и расстроен. Он дергал себя за бороду и посылал своих людей вперед. Мусульмане контратаковали и загнали франков обратно на склон. Увидев, как отступают франки под натиском мусульман, я закричал от радости: «Мы победили их!» Однако они вернулись, и снова атаковали нас, и оттеснили армию обратно к моему отцу. Его реакция была такой же, как раньше. Мусульмане контратаковали и загнали франков на холм. И снова я закричал: «Мы победили их!» А отец повернулся ко мне и сказал: «Тише, мы победим их, только когда тот шатер падет». Когда он сказал это, шатер рухнул. Султан спешился и пал ниц, чтобы поблагодарить всемогущего Аллаха, плача от радости». Вот как рухнул шатер: франки, испытывая ужасные страдания, атаковали, надеясь вырваться из окружения, но путь к спасению был блокирован. Они спешились и сели на землю. Мусульмане напали на них, разрушили королевский шатер и захватили всех, кто там был, включая короля (Ги де Лузиньяна), его брата и Арната из Эль-Керака, злейшего врага ислама. Они также захватили правителя Джубайля, сына Хамфри Торонского, Великого магистра тамплиеров Жерара де Ридфора и многих рыцарей – тамплиеров и госпитальеров. Количество убитых и пленных было очень велико, и те, кто видел бойню, не могли поверить, что кто-то мог остаться в живых. Те же, кто видел пленных, не могли поверить, что кто-то был убит. Со времени своей первой атаки на Палестину в 491/1098 году франки не испытывали такого поражения.

Когда все пленные были собраны, Саладин пошел в свой шатер и послал за королем франков и Арнатом из Эль-Керака. Он усадил короля рядом с собой, и, поскольку тот был полумертв от жажды, дал ему напиться холодной воды. Король выпил воду и передал то, что осталось в чаше, Арнату, который тоже утолил жажду. Саладин сказал: «Этот нечестивец не получил моего разрешения пить, и не спасет свою жизнь». Он обернулся к Арнату, перечислил его грехи и лично отрубил ему голову. После этого он сказал: «Дважды я поклялся убить этого человека, когда он будет в моей власти: один раз – когда он попытался напасть на Мекку и Медину, и второй раз – когда он нарушил перемирие, чтобы захватить караван». Когда мертвое тело вытащили из шатра, король задрожал, но Саладин успокоил его. Что же касается правителя Триполи, который вышел из боя, он направился в Тир, а оттуда в Триполи. Через несколько дней он умер от ярости, постоянно думая о катастрофе, постигшей франков и весь христианский мир в целом.

После разгрома франков Саладин оставался на поле боя до конца дня, а в воскресенье вернулся к осаде Тверии. Графиня попросила гарантии безопасности для себя, своих детей, спутников и имущества, и получила их. Она покинула крепость с большим обозом, и Саладин сдержал данное ей слово, позволив уйти. По приказу султана король и самые высокопоставленные пленные были отправлены в Дамаск, а пленные тамплиеры и госпитальеры должны были быть убиты. Султан понимал, что мусульмане, взявшие их в плен, не отдадут их просто так. Ведь они рассчитывали получить за рыцарей выкуп. Поэтому он предложил по пятьдесят египетских динаров за каждого рыцаря. Ему сразу доставили двести человек, которых он велел обезглавить. Он приказал убить именно этих людей, потому что они были самыми смелыми и опытными франкскими воинами, и таким образом он избавлял от них мусульман. Еще он приказал своему командиру в Дамаске убить тех, кто обнаружится на его территории, кому бы они ни принадлежали, и это было сделано.

Годом позже я побывал на поле боя. Вся земля была усыпана костями, которые были видны даже с большого расстояния. Они лежали кучами или были разбросаны. Эти кости – все, что осталось после того, как над вражескими телами поработали дикие звери.

Султан Саладин и его армия вторгаются на территорию франков[2]

Имад ад-Дин

Утром султан провел смотр своей армии, которая была словно грозовая туча, бурное море пыли, бушующий океан боевых коней, мечей и доспехов. Он взирал на своих отважных рыцарей и свои отряды, которые двигались, словно облако, по лицу земли, вздымая пыль в небо до самых Плеяд и заставляя воронов, спасаясь, улетать до Веги. […] В день смотра султан определил боевой порядок. Каждому эмиру он назначил обязанности, рыцарю – позицию, поборнику веры – пост, засаде – место. Каждому участнику сражения он определил противника, горящей искре – то, что ее затушит, отряду франков – того, кто его уничтожит. Каждому кремню он предназначил то, что высечет из него огонь, мечу – того, кто заточит его. […] Впереди он поставил самых храбрых лучников из каждого отряда. Он сказал: «Когда мы войдем на территорию противника, это наш боевой порядок, наш метод наступать и отступать, положение наших батальонов. Это место, где наши рыцари встанут, наши копья падут, тропы, по которым пройдут наши кони, сады для наших роз. Здесь исполнятся наши желания». Он укрепил надежды людей своими щедротами и воплотил их желания, выполнив все свои обещания. Когда люди были построены и оружие распределено, он подарил им боевых коней и другие богатые дары. […] Смотр продолжался довольно долго. Султан восхищался красотой боевых коней и радовался людским голосам, желавшим ему добра. Его дух ликовал в преддверии марша через пустыню. […] Он отбыл в пятницу, 17-й день второго месяца раби / 27 июня 1187 года, окруженный ореолом победы, поддерживаемый силой, укрепленный везением, окрыленный удачей, сопровождаемый успехом… Его люди двигались в боевом порядке, один отряд рядом с другим, стройными рядами, кони на поводу, смертоносные стрелы в колчанах, мечи в руках… Ночь прошла среди сияющих лиц и блестящих глаз людей, идущих по пути Аллаха. Они сжимали в руках мечи и постоянно возносили хвалу Всевышнему за его милости. Сердца людей были переполнены преданностью, души стремились к небесной любви, а ноги ступали по земле, ведомые великой миссией, которую им предстояло выполнить. Утром султан повел войско дальше. Оно спустилось к Иордану, стремясь к атаке. Безбрежное море мусульманской армии окружило Тивериадское озеро, а когда поставили шатры, обширная равнина стала тесной. Земля украсила себя новыми одеждами, небеса открылись, чтобы ангелы могли выйти из небесных врат. Шатры, словно корабли, стояли на якорях, и отряды прибывали волна за волной. Возникло второе небо – из поднявшейся пыли, и в нем мечи и железные наконечники копий сияли, словно звезды. Ухувана превратилась в обширные клумбы и буйно цветущие сады, по которым бродили кони и рыцари, словно гордые львы, кривые мечи представлялись побегами мирта, а прямые – стволами деревьев. Желтые знамена развевались, как усыпанные цветами кусты жасмина, а красные – словно анемоны, кольчуги сверкали, словно водоемы, а отполированные мечи казались ручейками. […]