воздухе напряжение, но интуитивно улавливаю, что сейчас не стоит перечить. Согласно киваю в ответ. В конце концов, сейчас важно не это, а то, что он, наконец, сам идет на контакт!

Это мой шанс. Шанс на то, чтобы реабилитироваться в его глазах. Если интернет не соврал, если он действительно в тот момент лежал в коме, то насколько возможен вариант, что Александра действовала по своему усмотрению? И что, если он действительно не отказывался от ребенка? Судя по отношению к Илье, сын был нужен именно Герману. Но никак не его жене.

Вопрос в другом: что вдруг подвигло Германа усомниться в словах и действиях жены? Или кто там преподносил ему информацию относительно меня.

Я делаю глубокий вдох-выдох, отпускаю сомнения и не спеша начинаю с самого начала. Как мы переехали из другой страны, как заболела мама, как я оказалась в безвыходной ситуации. Подробно рассказываю о предложении подруги, о своих страхах, о том, как пришла к мысли, чтобы решиться на такой шаг.

– Заказчица искала по внешним данным? – неверяще переспрашивает Герман.

Я чувствую себя дурой. Потому как он явно не верит, а доказать мне нечем.

Про определенные критерии внешности мне говорила Кристи. Она утверждала, что для биологических родителей важны эти моменты. Сама же Александра вслух ничего подобного не озвучивала, хотя осматривала меня со всех сторон, как девицу на выданье.

– Я вообще не думала, что подойду для этой роли. У меня нет детей, а это главное требование для сурмамы, – бросаю в свою защиту.

Кравицкий задумчиво закусывает губу.

– Что было дальше? Продолжай, – сдержанно требует он.

Я рассказываю об условиях сделки, о том, как проходили первые месяцы беременности, и постепенно дохожу до самого главного.

Сейчас почему-то очень сложно говорить правду. В первые дни я готова была кричать о ней, бить в колокола, озвучивать каждую мелочь. А теперь, когда у меня появилась такая возможность, мне каждое слово дается с трудом. Особенно под его пытливым взглядом.

Кажется, что шаг влево, шаг вправо – и расстрел. Но я понимаю, что именно сейчас мне ни за что нельзя сдаваться.

– То есть новость о том, что родители отказываются от ребенка, ты узнала от врача?

– Да.

– И тебя ничего не смутило? Ты не попыталась выйти на заказчиков? Узнать почему? Что произошло?

– А как? – вырывается обиженно. – У меня не было ваших контактов. Только номер куратора и врача. Где вас искать? Мне даже не объяснили, что произошло! Посоветовали родить и сдать ребенка в детский дом.

– Кто?! – выстрелом гремит голос Кравицкого.

Так громко и неожиданно, что вся моя бравада разом слетает в мгновение. В одном-единственном слове звучит такая гамма эмоций, бушующих у него внутри, что становится не по себе. И очевидно, как божий день: Герман не врет.

Он действительно не принимал участия во всей этой афере с якобы отказом от ребенка и сейчас является таким же заложником положения, как и я.

Только, увы, меня этот факт вряд ли спасет.

– Алисия Алексеевна, – произношу как приговор. Еле слышно. – С ней была последняя встреча.

Наступает долгое тягостное молчание. Выворачивающее душу наизнанку. Я не знаю, что зреет в голове у Кравицкого, какие мысли гложут его, но в одном уверена точно: просто так он это не оставит.

Одно упоминание имени врача действует на него подобно удару хлыста. На мгновение красивые черты лица искажаются болезненной судорогой.

Видно, что это имя ему знакомо и у Кравицкого с Алисией свои счеты.

Я задерживаю дыхание, ожидая его реакции, но именно в этот момент внезапный звонок телефона острой бритвой режет тишину. Я невольно вздрагиваю от резкого звука. Натянутые до предела нервы готовы вот-вот лопнуть, и эта минутная передышка оказывается как нельзя кстати.

Кравицкого тревожат с работы. Он отвечает на звонок, сыпя рублеными фразами. Что-то про биржевые сводки, котировки акций.

Я не вслушиваюсь в разговор, тем более все равно ничего в этом не понимаю. Накалываю на вилку кусочек авокадо и отправляю в рот, пытаясь отвлечься. Очевидно, что Германа что-то зацепило. Какое-то знаковое событие, после которого он начал рыть носом землю.

Я не знаю, насколько все серьезно, как далеко заведет его проснувшееся любопытство, но чую совершенно точно: чьи-то головы должны полететь. Странно, что он раньше не замечал творившегося у него под носом беспредела.

– Я понял, до связи, – прощается Кравицкий и откладывает в сторону смартфон.

Я снова чувствую, как меня буквально прожигает сканер синих глаз, пытаясь разгадать головоломку. У него своя версия произошедшего, но где-то она дала сбой. Приоткрыла завесу того, что происходило два года назад на самом деле, и сейчас Герман всеми силами пытается восстановить реальную картину событий.

– А теперь давай поговорим о твоем молодом человеке, – застает он врасплох.

– О Леше? – удивленно пересекаюсь с ним взглядом. – Мне казалось, мы уже выяснили все, что касается моего парня. Ваши люди…

– Твои, – перебивает он резко.

– Что? – не сразу понимаю.

– Мы ведь договорились перейти на «ты»? – улыбается хищно. – Ты в курсе того, что ваш побег был спланирован? Правда, чуть позже, но что-то пошло не так.

Я застываю с глупым выражением лица.

– Что значит спланирован? Я не собиралась никуда бежать. Нет, Леша предлагал как вариант, но я сразу…

– Ты не поняла, – останавливает он мой поток жалких оправданий. – Твой Ромео вышел на моих людей и заранее договорился о том, чтобы разыграть весь этот спектакль. Для тебя. Так что весь его цирк с избиением был им же и продуман.

– Вы… ты… это шутка такая? Попытка оправдаться за чужой счет? – Внутри начинает закипать злость напополам с обидой.

Я вскакиваю со стула, сжимая кулаки и пытаясь справиться с накатывающей волной раздражения.

Сначала Александра с угрозами посадить меня за то, чего я не совершала, теперь ее муж с нелепыми обвинениями в адрес Алексея.

Кравицкий реально считает меня дурочкой? Думает, что на нас можно повесить что угодно? Или таким способом надеется снять с себя ответственность?

– Это правда, Соня, – цедит сквозь зубы, немного охлаждая мой пыл. – Я бы и сам не поверил, если бы не реальные доказательства. Сядь. Я дам тебе возможность убедиться, – кивает на стул.

И все-таки вынуждает подчиниться.

Я сажусь обратно, только Герман не торопится предъявлять обещанные улики. Он продолжает неторопливо поглощать свой ужин. Так, словно никакого напряженного разговора между нами и не было. И он только что не метал гром и молнии, требуя рассказать ему все как на духу.

Я нетерпеливо жду, наблюдая за его ленивыми действиями.

Он специально меня провоцирует?