Виктор Валентинович отчаянно махнул рукой и, опустив глаза в пол, замолчал.

– Вообще в последнее время невыносимая стала, – продолжил он грустно. – Недавно, например, заявила мне: принеси мне мышьяк. Я, естественно, спросил, зачем? Она мнется, толком не говорит. Потом так, с улыбочкой, заявляет: отравиться хочу. И черт ее разберет, правда или нет. Я уж ей говорю, что мы, мол, в клинике мышьяк не используем, есть новые, современные препараты и все такое. Короче говоря, насчет всяких ядов отказал ей наотрез. Она, конечно, надулась, мрачнее тучи ходила. Потом понеслась в магазин, купила краски акварельные и еще какой-то ерунды. Закрылась в комнате и весь вечер что-то жгла – свечки, что ли, не знаю, там воском потом воняло.

– Воском? – от неожиданности я резко выпрямилась на стуле.

– Ну да. А что? – Сретенский сам испугался моей реакции и даже подпрыгнул, как мячик.

– Да, пожалуй, вашей жене действительно не мешает подлечиться, – покачала я головой и решительно поднялась. – Виктор! Вы позволите осмотреть комнату вашей жены? Это очень важно, поверьте!

– Ну… Смотрите, пожалуйста, раз важно… – пожал плечами Сретенский. – Только не понимаю…

– Пойдемте, – я взяла его за руку.

Сретенский толкнул дверь, и мы оказались в комнате Виолетты. Хаос здесь царил неописуемый. Постель не убрана, на ней валялись какие-то вещи, заколки, стояли даже две грязные тарелки. Возле кровати – табуретка, на ней пустые рюмки и недопитая бутылка вина. Стол был захламлен так, что там не то что яблоку – иголке места не нашлось бы. Косметика, нотные тетрадки, диски, самиздатовские томики стихов не известных никому поэтов, вязаная кофта, надкушенное яблоко, еще одна рюмка… Поверх этой кучи лежал альбом для рисования с выдранными листами, а на нем – коробочка акварельных красок и грязная кисточка. Рядом покоилось блюдце с растопленным воском. Воздух был спертым и душным.

– Все понятно, – окинув взглядом этот бардак, кивнула я.

– Что понятно? – встрепенулся Сретенский.

– Давайте-ка выйдем отсюда, здесь духота ужасная, – я покинула обитель непризнанной музыкантши.

В гостиной Виктор уставился на меня непонимающим взглядом. Я вздохнула и рассказала ему обо всех непонятных случаях мелких пакостей в адрес Маргариты Серебряковой – и про крысу, и про колесо, и про письмо с угрозой, и про восковую фигурку. Сретенский, выслушав меня, обреченно молчал.

– Да, это она, – наконец выдавил он. – Это она может… Всякие дохлые животные, черная магия… Она же воображает себя ведьмой! Говорит, что помнит свою прошлую жизнь. Что она якобы жила в пятнадцатом веке и ее сожгли на костре. Думаю, что поделом! – не сдержавшись, со злостью добавил он.

– Простите… – я слегка замялась. – А вот эти дохлые животные… Она где их берет? Неужели сама убивает?

– Ох, не знаю! – поморщившись, отмахнулся Виктор. – Сроду не интересовался этой мерзостью. Но вообще-то Виолетта не отличается жестокостью.

– Да уж, – передернула я плечами.

– Это я к тому, что все ее угрозы – это только пустой звук, – принялся объяснять Сретенский. – Я, конечно, ее не защищаю, но это она, скорее всего, просто развлекается.

– Она может убить человека? – в упор спросила я.

Сретенский побледнел.

– Думаю, что все же нет, – покачал он круглой лысенькой головой. – Вы имеете в виду Валерия?

– А когда вы приехали из Покровска, она была дома? – не ответив на его вопрос, уточнила я.

– Не было ее, вернулась за полночь уже. Пьяная. Говорит, у Светланы была, а что там на самом деле – не знаю и знать не хочу.

– Боюсь, что, если она не осознает, что была не права, мне придется заявить в милицию о ее выходках, – сказала я. – И дайте мне, пожалуйста, номер ее подруги.

Сретенский, вздыхая и сокрушенно покачивая головой, полез в свой блокнот и вскоре продиктовал мне домашний номер Светланы.

– Ну что ж, спасибо, – я стала прощаться. – Извините, что отняла у вас столько времени.

– Жене спасибо, – усмехнулся Сретенский, закрывая за мной дверь.

* * *

Распрощавшись с вконец убитым, расстроенным Виктором Валентиновичем, я первым делом позвонила Маргарите Серебряковой.

– Маргарита, отбой, – устало произнесла я. – Я знаю, кто совершал все эти действия против вас…

– Кто? – тут же спросила Серебрякова.

Я вкратце рассказала ей историю посещения квартиры Сретенских. Серебрякова аж ахнула.

– Нет, ну вы подумайте, какая мерзавка! – эмоционально начала она. – А прикидывается такой интеллигенткой, дальше некуда! Ну, я ей устрою! Я немедленно возвращаюсь домой! Вот чокнутая баба!

– Может, все же не стоит? Если она действительно чокнутая, кто знает, что взбредет в ее больную голову?

Но Маргарита ничего не хотела слушать, гневно проговорив, что ей и так пришлось вытерпеть неудобства из-за этой «дрянной бабенки». И что, если та попадется ей на глаза, Маргарита собственноручно оттаскает ее за волосы «так, что она меня на всю жизнь запомнит!».

Ну, в том, что Маргарита может постоять за себя физически, я нисколько не сомневалась и даже невольно улыбнулась, представив себе картину расправы над Виолеттой.

– Хорошо, возвращайтесь домой, только будьте все же осторожны, – посоветовала я ей. – И если Виолетта покажется на горизонте, звоните мне.

Затем я набрала номер Светланы Платоновой, но автоответчик сообщил, что «номер временно не может быть вызван». Это означало, что ее телефон, скорее всего, отключен за неуплату.

Сообщать в милицию о хулиганских выходках Виолетты я не стала, надеясь разобраться с этим сама. А пока что поехала домой, поскольку уже сильно проголодалась. Близился вечер.

Пообедав, я принялась размышлять. Итак, практически ничего не ясно. Главное – неясны мотивы устранения Валерия Курилова. Есть только масса людей, которые были более-менее связаны с ним при жизни.

А если пойти по самому простому пути? Проверить алиби всех их. Итак, начнем…

Сретенский отпадает – он был здесь и звонил в Финляндию. Это подтверждает и брат. Хотя стоп, почему отпадает? Звонить он мог откуда угодно, хоть из телефонной будки в Хельсинки, говоря при этом, что он звонит из России. В городе его не было, по его утверждению, он по делам ездил в Покровск. Даже называл имя того человека, который может это подтвердить.

«Вряд ли, конечно, он этого человека выдумал, с потолка, – размышляла я. – Он не мог знать, что я не стану проверять его алиби. Скорее всего, этот человек реально существует и действительно подтвердит слова Сретенского».

Далее, Борис Барсуков. Разговор с ним фактически тоже не подтвердил его непричастность, но я чувствовала, что вряд ли этот человек виновен. У него действительно нет мотивов, дел никаких с убитым он, по сути, не имел – просто по старой памяти ходил к нему в зал покачаться, вот и все. Можно, конечно, расспросить соседей Барсукова, чтобы наверняка установить его алиби, но это было, по моему мнению, чистой формальностью.