Ж., нынешний руководитель питерского отделения партии, уже написал приказ номер один, которым прекратил членство в партии брата, меня и еще нескольких человек якобы за дискредитацию партийных идей. Вчитываясь в этот от руки написанный приказ, я никак не мог понять, как я-то мог дискредитировать идеи. Брат-то, понятно, мог. Ну, например, заставил парня из Диминых подпевал еврейской крови и еще более еврейской наружности тащить на демонстрации плакат с перечеркнутой шестиконечной звездой или в открытую поглумился на собрании над серьезным докладом Димы о движении имени Тупака Амару.

– Что смешного? – спросил тогда, рассердившись, Дима.

– Какой нахуй Амару, к тому же Тупак! – ехидно лыбился брат. – Нам самим надо как-то сильнее сплотиться и на хрен выгнать тех, кто только болтать умеет и ничего не делает!

Подпевалы Димы недовольно заерзали, понимали, в чей огород камень.

– И как ты предлагаешь сплотиться? – играл Дима желваками.

– Ну, не знаю, – брат закатил оциклодоленные глаза. – Ну, банду там или подпольщиков уголовка сплачивает, кровь. Ну а нам, вам? Ну, поехали на поля свеклу собирать! И денег в кассу партийную заработаем, и сплотимся! Кстати, говорят, хороший урожай свеклы в этом году.

Дима позеленел, но усмехнулся, подпевалы охнули от негодования. Лишь недавно пришедшие рассмеялись. Я же спрятал улыбку в ладонь. Я обычно помалкивал. Как-то неудобно мне было перед Димой за агрессию брата. Так как же я мог дискредитировать?

– Меня-то за что, Андрей? – спросил я брата, когда он показал мне приказ номер один.

– За то, что родственник! – отрезал, смеясь, брат.

«Что это – комплимент или наоборот?» – подумал я тогда. Раз родственник, то тоже подписал письмо Вождю, где мой брат предлагал создание параллельного отделения уличного фронта. Там же гнал на старых партийцев и Диминых подпевал, которые ничего не делают, а только пиздят о третьем пути и восторгаются западными леваками. К тому же, писал он, людей у него гораздо больше, чем у Димы, и люди эти лучшего качества.

Вождь оказался меньше ростом, чем я думал, зато выглядел моложе, чем на фото и в телевизоре. Мы немного опоздали, поэтому поймали Диму с Вождем уже уходящими от поезда. Дима явно торопился. Он знал, что мы собираемся встречать, но, увидев нас, все равно сморщился. С ним было еще два его человека. Мы встали перед ними стеной. Численное преимущество было за нами, к тому же оно было бритоголовое.

– Здравствуйте, Вождь! Я – Андрей Гребнев! – громко отчеканил брат и протянул руку.

– А, Андрей, здравствуйте! – Вождь пожал протянутую руку, увидев, что мы вместе, пожал и нам.

Мы смущенно поздоровались.

– Я хотел, то есть мы хотели бы пригласить вас на митинг. Мы там вместе с коммунистами, вам дадут слово! – сказал брат.

Вождь молчал, разглядывая брата, чуть скосив глаза. Рот его был приоткрыт, и еле заметная улыбка блуждала по губам. Глаза его были немного навыкате, может, так казалось из-за очков, но что-то знакомое блуждало в этих очках. Я посмотрел на брата. Ха! У брата было такое же выражение лица – глаза навыкате без всяких очков и такая же спрятанная улыбочка в полуоткрытом рте. Они рассматривали друг друга, оценивая. Глаза в глаза. Вмешался Дима.

– Да погоди ты со своими коммунистами! – прошипел он и протиснулся между ними.

К брату спиной, как бы закрывая Вождя, пряча, как будто боясь, что мы сейчас схватим его и потащим к коммунистам на митинг.

– К нам в редакцию журналисты уже едут, – сказал Дима.

Брат негодующе скривился. Мы напряглись, подавшись вперед и сжав кулаки. Два парня Димы на полшага отступили назад. Вождь выглянул из-за Димы.

– Андрей, извините, у меня весь день расписан. Что ж вы раньше не сообщили? Встретимся вечером в штабе, приходите обязательно! Хорошо?

– Хорошо! – ответил брат.

Они пожали друг другу руки. Мы пустили Вождя и Диму.

– Да, смерть! – крикнул брат, когда они отошли шагов на пять.

Мы тоже вскинули сжатые кулаки вверх и хором жахнули:

– Да, смерть!

Это было наше партийное приветствие.

Вождь обернулся, скомкал ладонь в кулак и улыбнулся, поправив очки.

– Ну что, Андрей, обосрались мы? – спросил один из партийцев.

Я тоже подумал, что обосрались, ведь брат вез нас сюда с одной только целью – склонить Вождя на свою сторону, а он, Вождь, взял и ушел с Димой.

– Не, ни фига! – Брат улыбался задумчиво, глядя в ту сторону, куда ушел Вождь. – Все будет правильно!

Вечером помимо собрания в штабе в полуподвальном помещении на Потемкинской улице планировалась еще и встреча Вождя со студентами в аудитории института имени Герцена, что за Казанским собором. Дима нас не ждал. Это он все устроил, договорившись с администрацией. Но мы тоже поучаствовали в организации мероприятия. За день до этого, ночью, мы расписали все корпуса института лозунгами «Россия все, остальное ничто», «Да, смерть», «Родина! Нация! Социализм!», «Новые добрые!» и т. д. И в еще большем количестве серпами с молотками.

– Пусть Вождь видит, кто только болтать умеет, а кто на улице работает! – говорил нам брат ночью.

Встреча прошла при полной аудитории человек на семьдесят. Студенты активно задавали вопросы, но нам, читающим партийную газету до дыр, вопросы эти казались глупыми. Некоторые из партийцев тоже о чем-то спрашивали Вождя, и уже наши вопросы смешили глупых студентов. После встречи партийной толпой поехали в штаб. На эскалаторе брат наклонился к моему уху.

– Сид, спроси у… – он назвал несколько фамилий, как он называл, «непонятных», – за кого все-таки они.

В вагоне я подошел к нескольким. В основном ответ был «ну, не знаю», один только сказал «как Вождь скажет». Когда вышли на «Чернышевской», я пересказал все брату.

– Суки, блять! – разозлился он.

Ему нужно было численное превосходство.

Атмосфера в штабе была накалена. Как будто встретились трое: бывший, нынешний и она. И она, партия, еще не определилась. А и тот и другой уверены, что любовь должна быть именно к нему. Мы не были здесь уже давно, около месяца. Хотя все равно ходили с флагом партии на митинги. Увидев на другом конце митинговой толпы Диму с такими же флагами, я все переживал, что вот он сейчас подойдет, скажет: «Отдайте флаг, вы не партийцы». А брат скажет: «Хрена тебе лысого, это вы не партийцы!» А нам скажет: «Бейте его!» И нам придется его бить. А бить мне его не хотелось, жалко его было. Что там бить? Но он, к счастью, не подходил, делая вид, что нас не видит. Дима был не боец. Пока в маленькое помещение штаба набивались люди, слышны были реплики