– И более странные встречаются, –ухмыльнулась Эвелина, – похоже, твои родители большие шутники.

Я постаралась пропустить мимо ушей глупоезамечание, а Эвелина продолжала:

– Наши с Тиной предки тоже идиотами были,одну дочь обожали, вторую ненавидели, в общем, поломали мне жизнь.

– Постой-ка, – тряхнула яголовой, – ваши с Тиной родители. Ты сестра Бурской!

– Точно, – кивнула Эвелина, –урод семьи, луч тьмы в светлом царстве, ужас на крыльях ночи, это все я, испособна сейчас за двести баксов рассказать тебе такое о народной любимице, чтотираж твоей газетенки подскочит втрое! Желаешь эксклюзив?

Эвелина прищурилась, я вздрогнула. Когда-тоочень давно мой отец привез из очередной командировки черепаху, названную имПрохором. Прохор жил в воде, в основном проводил время, спрятавшись в мелкихкамушках, которые покрывали дно аквариума.

Но изредка его плоское зеленое тело всплывалона поверхность, из-под панциря вытягивалась длинная-предлинная шея, увенчаннаяплоской головой. Маленькие черные глазки-бусинки мрачно оглядывали все вокруг,и отчего-то становилось понятно: Прохор ненавидит всех и вся, будь его воля,сожрал бы и хозяев, и аквариум, и корягу с грунтом. Просто сил у него на этонет, характер аллигатора спрятан в теле тщедушной черепахи, только и остается,что тихо переполняться желчью.

Сейчас Эвелина внезапно показалась мне похожейна Прохора, я невольно вздрогнула, а она, решив, что я колеблюсь, добавила:

– Я очень хорошо знаю, кто убил Вальку!

Я схватила ее за плечо.

– Точно?

– Не сомневайся, – хмыкнулаалкоголичка, – информация супер! Высший класс! Так как? Пойдем?

– Куда?

– Тут, за углом, кафе есть, –деловито сообщила Эвелина, – в двух метрах. Побежали!

Быстрым шагом она направилась к выходу, ядвинулась за ней, мысленно подсчитывая имеющиеся в кошельке деньги. У меня ссобой девять тысяч, вообще-то я никогда не ношу столь больших сумм, ноприближается Двадцать третье февраля, и хотелось сделать подарки мужской частисемьи. Костину я запланировала купить свитер. Сережке дорогой одеколон, Кирюшкекомпьютерную игру, а двортерьеру Рамику косточку из прессованных жил, деньгимне заплатили при увольнении с «Бума», конверт с купюрами тоскует в сумочке, вотделении, тщательно закрытом на «молнию». Только все недосуг заглянуть вмагазин.

Устроившись за столиком, Эвелина деловитозаявила:

– Еда за твой счет.

– Только без выпивки и яиц голубогодрозда, – предостерегла я.

Собеседница стащила с головы берет, поправиласальные пряди и, открывая меню, сказала:

– Не употребляю спиртное.

Очевидно, на моем лице отразилось некоенедоверие, потому что Эвелина улыбнулась и пояснила:

– Было дело, назюзюкивалась по полнойпрограмме, но потом закодировалась и вот уже три года ни-ни.

Почки я посадила в свое время, поэтому иопухаю.

Уж не знаю, правду ли сказала она, но уофицианта Эвелина попросила борщ, котлеты и сладкий кофе, о водке речи не шло.А еще мне показалось, что она сильно проголодалась, потому чтомалопривлекательное по запаху первое мгновенно исчезло в ее желудке, туда же снеменьшей скоростью отправились и котлеты.

– Бабки гони, – велела Эвелина,пододвигая к себе кофе.

– Сначала стулья, потом деньги.

Женщина с шумом отхлебнула из чашки.

– Залог внеси.

Я выложила пятьсот рублей.

– Издеваешься, да? – нахмуриласьбабенка.

– Нет, просто я пока ничего не услышала,кроме чавканья, – весьма сердито ответила я, – надеюсь, ты непринимаешь меня за дуру, которая накормит, напоит, даст кучу ассигнаций, и все?Где захватывающий рассказ и эксклюзивная информация для моей газеты?

– Будет тебе дудка, будет исвисток, – возвестила Эвелина, – ну слушай.

* * *

Рассказ пьянчужки не показался мне особооригинальным. Жила-была семья: Антонина и Григорий.

Все вроде у них было ничего, Григорийпреподавал в училище историю, а Тонечка была певицей. Только не подумайте, чтоона блистала на подмостках Большого театра, нет, она развлекала народ пением вресторане, занималась совершенно непочетным и несерьезным, на взгляд советскогочеловека, делом. Ну кто, скажите, ходит по кабакам? Ясное дело, одни тунеядцы,а Тоня им поет.

Григорий стеснялся профессии жены, всемсоседям он бойко врал, что Антонина актриса, выступает в театре, оттого изаявляется частенько домой под утро.

Но кумушки не верили ему, это что же запредставления такие, если Тонька в семь часов в родной подъезд входит? Народ наработу вылетает, а эта на каблучищах шкандыбает, вином от нее несет, табаком,да еще на такси прикатывает. Ясное дело, гуляет баба, а Гришка то ли незамечает, то ли смирился с ситуацией.

Кстати, муж частенько устраивал жене скандалыи сцены ревности, но, когда Тоня в слезах восклицала:

«Хорошо, завтра же подаю заявление о разводе,лучше полы мыть, чем твой крик терпеть», – он мгновенно шел на попятную.

Жена, заподозренная в неверности, приносиладенег на порядок больше, чем муж, финансовое благополучие семьи напрямуюзависело от Антонины, и Григорию приходилось прикусывать язык.

У пары были дети: Валентина получила имя вчесть покойной матери Григория, Антонина была им страшно недовольна, оноказалось ей простецким, и жена даже поругалась с супругом, но тот стоял насвоем.

Вторая дочь была Эвелина, которую мать назвалапо своему вкусу.

Сначала семья жила в коммуналке, но потом,когда Эве исполнилось чуть больше двух лет, перебралась в собственные хоромы,вроде радость, но именно после переезда на новую жилплощадь начались неприятности.

Большой двор был полон кумушек, для которыхосновной смысл существования состоял в обсуждении чужой жизни. Бабы сидели налавочках и чесали языками.

Летом, когда Эвелину няня вывела во двор безшапочки, весь местный конгломерат болтуний заахал и заохал. Валентина походилана родителей: голубоглазая блондиночка, а вот ее сестричка уродилась не в мать,не в отца, а в проезжего молодца.

Эвелине еще не исполнилось и трех лет, ноиссиня-черные кудри, смуглая кожа и большие карие глаза делали ребенка похожимна цыганенка.

– Не от Гришки девка, – заметилаглавная кумушка.