«Я вас вовсе не боюсь», – ответила Ольга.

«Боишься, боишься, – сказал Распутин, – а меня любить следует. Потому что я послан вам всем самим Господом Богом. Вот почему все должны любить меня больше, чем любят любого другого человека. Царь и царица любят меня, и ты должна любить меня больше, чем других».

Он протянул к ней руку, глядя ей прямо в глаза. Напуганная Ольга вскочила и выбежала из комнаты. Больше она никогда Распутина не видела10.

Замечательные перемены в жизни Распутина не прошли незамеченными для властей в Сибири. И сразу возникли вопросы о тех необычных вещах, которые происходили в доме Распутина в Покровском.

5 августа 1906 года, до второй встречи Распутина с Николаем и Александрой, пристав второго стана Тюменского уезда Вишневский прислал тюменскому уездному исправнику документ касательно местного крестьянина Григория Ефимовича Распутина и приехавших к нему из столицы гостей (отец Медведь, которого в документе называли воспитателем детей великого князя Николая Николаевича, и Ольга Лохтина), которые утверждали, что в столице крестьянин Распутин «творит чудеса». Вишневский писал, что Распутин часто получал на почте деньги, присланные из Петербурга. Суммы были значительны – по 100 рублей и более. Кроме того, получал он и подарки от состоятельных людей и даже от их императорских величеств. Гости Распутина большую часть времени проводили в его доме, читая Евангелия и распевая религиозные гимны.

Этот документ стал первым официальным документом, связанным с личностью и делами Распутина. Неясно, кто приказал Вишневскому изучить дело странного крестьянина из Покровского. Возможно, этот приказ исходил от местных властей Тюмени или Тобольска. А может быть, он был получен из Санкт-Петербурга, хотя это кажется маловероятным. Тем не менее губернский полицмейстер направил отчет Вишневского Николаю Гондатти, губернатору Тобольской губернии. Гондатти не счел его заслуживающим внимания и 17 августа 1906 года перенаправил его епископу Тобольска Антонию (Александру Каржавину) «для информации». Тот факт, что Гондатти не придал значения полученным сведениям, говорит о том, что расследование было инициировано на местном уровне. Если бы приказ пришел из Санкт-Петербурга, губернатор, несомненно, отнесся бы к нему с боˊльшим вниманием.

Антоний тоже не придал документу большого значения, и дело крестьянина Распутина на этом и закончилось бы. Только через год, 14 сентября 1907 года, Антоний начал действовать. Он написал письмо в Тобольскую духовную консисторию, в котором подробно описывал подозрительное поведение Распутина, о котором он уже некоторое время собирал информацию. Антоний писал, что Распутин изучил учение хлыстов «на фабриках в Пермской губернии», где встретился и познакомился с «вождями этой ереси». Позже, уже в Петербурге, Распутин собрал вокруг себя группу женщин, и они приехали жить с ним в Покровское. Антоний располагал письмами этих женщин, в которых они описывали учение Распутина, его чудесные исцеления и его любовь.

За последние пять лет в доме Распутина одновременно проживали восемь молодых женщин. Они одевались в черное, повязывали голову белыми платками и сопровождали его повсюду, называя «отцом Григорием». Он же ласкал, гладил и даже целовал этих женщин. Религиозные собрания проходили на верхнем этаже дома. Собравшиеся пели странные религиозные песни, а Распутин проповедовал им в черном подряснике с большим золотым наперсным крестом. Односельчане называли его учение «хлыстовщиной». Ходили слухи о том, что одна из этих женщин, вполне здоровая и полная сил, неожиданно заболела и умерла при загадочных обстоятельствах. Крестьяне рассказывали Антонию о фотографиях, сделанных в Екатеринбурге. На них Распутин был изображен «в черном подряснике в рост вместе со стоящими по бокам его двумя черничками-монахинями, которые поддерживают над головой его развернутую бумажную ленту с надписью “Искатель Горняго Иерусалима”». Отец Яков Барбарин, отлученный от ведения служб и сосланный Святейшим синодом в Валаамский монастырь в Карелии по подозрению в распространении идей хлыстовства, часто гостил у Распутина и принимал участие в этих ночных ритуалах.

Опираясь на собранную информацию, Антоний велел консистории поручить отцу Никодиму Глуховцеву начать предварительное расследование дела Распутина и, в том числе, изучить характер этих ночных собраний. В письме Антоний изложил и личные наблюдения. Он писал, что Распутин несколько раз приезжал в Тобольск и настаивал на встрече с епископом, чтобы рассказать ему о своих планах расширения деревенской церкви и создании некоей «женской общины» – все на собственные деньги. «Он поразил меня крайне изможденным лицом, с впалыми и болезненно горящими (воспаленными) глазами, приторно-ласковою речью с свойственным сектантам употреблением уменьшительных (ласкательных) имен»1. Антоний также отметил, что Распутин плохо читает по-русски, не умеет писать, а церковнославянский язык еще только начинает изучать.

Хотя после этой встречи у Антония сложилось плохое впечатление от Распутина, этого было недостаточно, чтобы начать расследование его возможных связей с хлыстами. Гораздо более встревожили Антония три письма, присланные ему этим летом, в которых содержалось описание странных действий Распутина. Первое пришло в августе от жительницы Тобольска Марии Коровиной. Местный священник, отец Александр Юрьевский, дважды приводил Распутина в ее дом. История Коровиной была очень тревожной. С самого начала она сочла его «человеком весьма странного вида как по одежде, так и по выражению лица, особенно глаз».

Во время разговора он не сидел спокойно и постоянно совершал странные жесты руками или трогал отца Юрьевского. На следующий день Распутин вернулся один. Он сказал Коровиной, что скоро уезжает и что посещение Тобольска его разочаровало, так как многие здесь называли его сектантом. «Какой же я сектант, – сказал он, – у меня просто любви много, я всех люблю, вот и тебя люблю и всех, ну скажи, чем я похож на сектанта?» Коровина ответила, что мало его знает, но ей кажется странным, что он постоянно трогает и ласкает людей, например, отца Юрьевского, и даже пытается поступать так с ней. Распутин ответил: «Если я дотрогиваюсь до твоих рук, так это опять-таки потому, что у меня много любви. […] Да я и не могу иначе, без дотрогивания за руки у меня нет вдохновения».

Далее Распутин привел слова святого Симеона Нового Богослова (949—1022). Этот византийский монах и православный святой говорил, что «человек бесстрастный может быть в толпе голых людей, соприкасаться с ними своим голым телом и от этого не потерпит вреда», на что Коровина ответила: «Да, я знаю, но там говорится, если он случайно окажется в таком положении, а отнюдь не советуется искать его, ибо кто есть человек, самовольно идущий на такое искушение». (Симеон также подчеркивал необходимость покорности духовному отцу на пути к Господу, чего Распутин избегал всю свою жизнь, за что его часто критиковали и в чем видели причины его духовных заблуждений.) Несмотря на явную напряженность, Распутин и Коровина расцеловались при прощании. «На мой взгляд, Г. Е. представляется человеком не вполне нормальным», – в заключение писала Коровина.