Тут, легка на помине, ко мне влетела и моя завкаф. Дама вихрем пронеслась по чердаку и материализовалась прямо вместе со стулом недалеко от люка на верхний этаж.

– Ну что, мальчики, что будем делать? Я лично пока особого прогресса не вижу.

Я его, признаться, тоже не видел, но всё же стало немного обидно – на тренировках, причём как у трудовика, так и по формированию проклятий, я, что называется, жопу рвал.

– Ну, не совсем так, – встал на мою защиту Юрьич. – Хаотичное перемещение, затрудняющее прицеливание, он уже освоил, секретный магический приём под названием «удар по морде» – тоже.

«Вот только получился он один раз всего, – подумал я. – Сева-то больше близко меня не подпускал».

Надо сказать, на почве измываний в дуэлях завхоз ко мне чутка потеплел и даже один раз остался со мной и Глушаковым попить пивка. На брудершафт, конечно, не пили, но в неформальной обстановке называть его по имени я разрешение получил.

Кстати, Элеонору Иквус на дух не переносил. Это я выяснил совершенно случайно, когда та вечером заглянула на наши посиделки. Холодом, разлившимся тогда по комнате, можно было заморозить пол-академии.

– Удар по морде, конечно, аргумент, – между тем язвительно бросила девушка, – вот только до противника нужно ещё доползти, а он даже замедляющие проклятья не освоил.

Замедляющие проклятья – это не какой-то особый вид заклятий, скорее, это классификатор всего того, что негативно действует на противника, этакие дебаффы на скорость действия. Например, проклятье, вносящее дезорганизацию в работу мышц, неплохо сбивало возможность удачного каста, а проклятье, как я понял, угнетающее работу каких-то отделов мозга, вызывало натуральную заторможенность. Раздел был обширнейший. Вплоть до полной парализации, включая сердечную мышцу. Вот только плетение там было архисложным. Мне пока удавалось только плетение, которое, стыдно сказать, расслабляло мышцы сфинктера – больно интуитивным оказался узор, да ещё звуковой активатор шибко напоминал по звучанию простое русское «обосрись».

– И что делать? – уныло поинтересовался я, в который раз создав тренировочные сгустки силы и слив их в ведро под столом.

Вот формирование сырой силы у меня получалось всё лучше. Это я делал каждый день, опустошая свой резерв до глухого сосущего чувства и лёгкого приступа дурноты. Плоды свои это приносило – пусть по чуть-чуть, но резерв рос.

Снова создал сгустки, снова слил под стол… под внимательным взглядом магистерши.

– А что это, собственно, ты там делаешь? – вдруг спросила она, подозрительно хмурясь, а затем и вовсе поднялась со стула, приблизившись.

– Тренируюсь, – пожал плечами я. – Раскачиваю резерв.

– Это я вижу. Я не вижу, куда ты силу сливаешь.

– Куда-куда, в ведро.

– Какое ещё ведро?! – голос Элеоноры буквально взлетел до потолка. – Сдурел, что ли?! Оно же рвануть может, никакой материал не держит сырое проклятье! Сколько уже ты туда слил?! – подскочила она ко мне.

– Недели две, – не совсем впопад ответил я, твёрдой женской рукой буквально сдвигаемый в сторону.

– Вот дурак! Ничто, кроме… – тут она уставилась на абсолютно целое ведро под столом… и тихо закончила: —…кроме адамантиума, не держит.

Наклонившись, девушка достала ведро и с грохотом поставила на стол. Я присмотрелся. Ну да, внешне похожее на обычное оцинкованное, что у нас продаётся в каждом хозяйственном, ведро имело лёгкий красновато-розоватый отлив.

Элеонора обвела чердак отсутствующим взглядом и, ни к кому конкретно не обращаясь, вопросила:

– Ну и кто мог додуматься сделать его из адамантиума? И главное – как? Секретом обработки владеют только гномы, и это если не обращать внимание на то, что стоимость одного лишь материала, пошедшего на это, прости Магнус, поделие, составит неплохое такое состояние.

Подчинившись посетившему меня озарению, я перевернул хозинвентарь дном вверх и уставился на клеймо в виде перекрещенных серпа и молота.

Медленно перевёл взгляд на Глушакова.

Тот скромно потупил глаза, а девушка, мигом всё поняв по нашим взглядам, схватилась за голову и, присев обратно на стул, произнесла:

– Серёж, я в тебе, конечно, не сомневалась, но ответь мне на один вопрос: зачем?

– Пьяный был? – снова прозорливо влез я.

Наш мастер на все руки развёл руками, с лёгкой улыбкой признавая мою правоту, после чего добавил:

– И злой. Меня один баронет с приграничья пытался заколоть на занятиях, протащив каким-то образом ковырялку… вот её я сгоряча и пустил на ведро. А потом сюда закинул, чтоб глаза не мозолило, и забыл.

– А как делал-то хоть помнишь?

– Неа, – отрицательно покачал головой Юрьич.

– Как всегда, – тяжело вздохнула Элеонора. – С другой стороны, у нас теперь есть персональный накопитель для Павла, если он, конечно, не соврал насчёт двух недель.

– Две, точно две, – покивал я для уверенности.

– Тогда оно уже однозначно ни на что другое не пойдёт – в структуре уже произошли необратимые изменения. Будешь теперь с ним, – она звякнула ногтем по стенке ведра, – везде ходить. Ну и заполнять, естественно. В такой объём влезет ещё столько же, если не больше.

– Прямо с ведром?! – ужаснулся я перспективе.

– Двухнедельный запас силы лишним не бывает, – отрезала магистерша.

– А переделать его во что-нибудь более компактное?

Тут уже ответил Глушаков:

– Нельзя, нарушишь сформировавшуюся внутреннюю магическую структуру. Да и как ты себе представляешь его переделку? Технологию я не помню, а к гномам идти – себе дороже, потом от наёмных убийц проходу не будет – они этот секрет пуще золота своего хранят.

Я представил себя разгуливающим по академии с ведром. Во антураж-то у начинающего тёмного властелина, закачаешься. Решат ещё, что совсем сбрендил.

– На крайняк на голову оденешь, как шлем будет, – заметил Юрьич.

– Очень смешно, – обиделся я.

– А что не так? – абсолютно серьёзно вопросила Элеонора. – Адамантий почти не подвержен магическому воздействию, а в качестве накопителя ещё и полностью инертен к любой другой стихии.

– Давай, примерь, – предложил Юрьич.

Я с подозрением посмотрел на их бесстрастные рожи, но там отражалась максимум лёгкая заинтересованность. Решившись, я осторожно натянул ведро на голову. Не самого большого размера – литров на семь, – оно село почти по голове, а упавшая дужка легла строго под подбородок. Я чуть повертел его руками, устраивая поудобнее, как вдруг услышал сдавленное хрюканье.

А когда снова взглянул на своих так называемых наставников, то понял, что эти два углумка сидят и еле сдерживаются, чтобы не заржать в полный голос.