– Обалденная информация. Это, конечно, проливает свет на наше расследование.

– Проливает. Смотри, – Костя достал планшетник. – Это они. Мамзели. Раскидывают фотки по всему инету. Шлюхи стопроцентные. У Коровина зарабатывают, но еще и подрабатывают.

– Нда… Знаешь, когда мама водила меня в музеи, она объясняла, что обнаженное женское тело прекрасно. Я с ней часто соглашался. Но эти позы многое меняют в моих представлениях.

– Дурищи, – деловито заключил Костя. – Ну, вроде понятно, зачем они нужны Коровину. Я пришел как-то по делу, поставил там пару видеокамер. У него в кабинете очень широкие диваны и растения в кадках на полу. Сунуть было без проблем. И ты понимаешь – мимо. То ли у них критические дни, то ли они его не интересуют в этом плане. Пришлось переключиться на его дом. Может, думаю, жена куда-то уезжает, а его кто-то навещает. Соседка, к примеру. Он три дня в неделю дома. В смысле – не ездит в офис. Но выезжает на какие-то встречи. Я пас его несколько раз: это всегда были мужики-клиенты. Вот тут… – Костя замолчал, растягивая удовольствие.

– Ох, Костя. Это несерьезно. Ты повелся на гей-пропаганду. Точнее, ее разоблачение.

– Промах. Мне – премиальные. Серж, я приехал как-то, а машина Коровина выезжает из двора. Я проехал дальше к лесополосе, решил переждать. Ну, он все же юрист, мог меня вычислить давно. Я старался не светиться. Сижу, курю, жду, пока он подальше уедет. И тут к воротам подкатывает «Лексус» такой нехилый. Мужик за рулем. К нему вылетает жена Коровина! Садится рядом и, ты не поверишь, они едут в эту лесополосу. Меня на моем самоваре просто не замечают, выруливают в ельничек, останавливаются. Я через пять-десять минут подошел пешочком. Сережа, просмотрел! Кое-что для тебя записал. Как же она кувыркалась и старалась, эта бабушка – забыл, какого количества внуков! Я вообще раньше такого не видел. Смотри. Ну, что?

– Действительно удивил, – совсем не удивленно сказал Сергей, разглядывая видео. – Осталось узнать, кто это такой.

– Узнал, – скромно сказал Костя. – Живет в том же поселке. Зимин Михаил Михайлович. Мне повезло с одной соседкой, точнее, поварихой соседки. Говорит, что он в руководстве МЧС числится.

– Не слышал такой фамилии.

– Так его и нет в МЧС! Я посмотрел в нескольких местах, где он регистрируется. То он адвокат, то – в руководстве МВД. Похоже, у него подпольный бизнес. Жулик, короче. А дом чуть ли не больше коровинского. И с такими понтами.

– Молодец, – искренне похвалил Сергей. – Не знаю, что это все нам дает, пока вроде наоборот: версию разрушает. Мотива, получается, у Марии Николаевны – очистить квартиру от родственников – нет. Этот Зимин женат?

– Нет. Разведен.

– Стало быть, и Коровин ее не гонит, и другой есть, не менее богатый. Я тут до твоего прихода какую-то идею пытался схватить за хвост. Сейчас этого хвоста нет. Нужно ждать, пока появится другая идея.

– Ты ее за шкирку попробуй схватить, – удовлетворенно предложил Костя. Он был доволен. И покормили: чувство насыщения наконец пришло, – и похвалили.

Татьяна Назарова прошла через сквер и двор дома, где, конечно, все праздные соседки говорили о том, что Геннадий задавил своим джипом Олега Краснова. Они замолкали, когда она приближалась, с любопытством смотрели ей в лицо. Оно было непроницаемым. Она молча кивала, ни с кем не останавливалась. В первый день, когда она узнала об этой беде, когда ей показалось, что Гена сам испуган и подавлен, она готова была бежать и всем объяснять, что такое ДТП: никто не застрахован от этой беды, очень часто никто и не виноват. А человек погиб. Потом она послушала разговоры Гены по телефону с новыми знакомыми, постояла под его дверью, когда пришел ненавистный ей Эдуард… И ей стало в очередной раз страшно. Они цинично и жестоко говорили о том, что будут распространять информацию о том, какой Олег был наркоман и какие у него когда-то были плохие знакомые. Они собирались найти что-то в архивах о его привлечении или задержании. Эдуард сказал:

– Найдем или не найдем – не суть важно. Это дело техники. Все может появиться якобы из архива. Спонсоры согласны. Это тоже пиар. Как безумный наркоман помчался на тебя на бешеной скорости, а ты, к примеру, не смог свернуть, потому что рядом была детская площадка. Там есть площадка?

– Да хрен ее знает.

– Узнаем. Не площадка, так найдем мамашку с коляской, которых ты якобы спасал.

– Ну, да, – обрадовался Гена. – Я спасал.

Татьяна убежала к себе в комнату, закрылась, сидела, сжавшись в комок и раскачиваясь, как от боли. Они собираются оклеветать мертвого! Несчастного, беспомощного, больного человека. Олега все здесь знают. Его жалели, когда Лидия с ним развелась, он отписал ей квартиру, в которой они жили, поскольку был ее владельцем, она купила ему другую, поменьше. Все думали, что он пропадет без нее. А он держался, приезжал к Насте. Он был очень приветливым и приятным человеком, когда освобождался от своего проклятья. Лидия рассказывала, что он добровольно, сознательно шел на лечение, которое является очень тяжелым и травматичным. «Высшая шкала боли», – говорила Лидия. Настенька любила и жалела отца. Когда они шли рядом, казалось, что она взрослее, чем он. Такое выражение заботы было всегда на ее лице. Она очень печальная девочка. И вдруг эта кампания, эта грязная клевета на ее отца, который и живым бы не защищался.

Татьяна вошла в квартиру, поставила на кухне сумки, выдохнула. Иногда хочется жить в тайге. Подальше от этих людей, которые смотрят, обсуждают, осуждают. Ей в последнее время трудно общаться даже с Тамарой и ставшим совсем безучастным мужем. Но и одной постоянно вариться в котле собственных страхов, постоянного ожидания худшего – просто ад. У нее были когда-то подруги, даже здесь, в доме. Она любила их приглашать, когда дети были маленькими и смешными. После истории с котятами она перестала делиться с подругами, ограничила общение. Они сами что-то узнавали о жизни их семьи и отходили подальше. И вот она осталась совершенно одна. Замужняя женщина, мать двоих детей. Но сейчас ей просто необходимо с кем-то посоветоваться. Может, она что-то преувеличивает или, наоборот, самой большой опасности не видит. Татьяна подумала о бывших учителях Гены. Они все живут здесь, но это не те люди, с которыми ей хотелось бы говорить откровенно. Кроме… Ну, да! Кроме Марины Евгеньевны! К ней обращались все родители в школе в трудных ситуациях, именно к ней, а не к своим классным руководителям. Татьяна знала, конечно, в каком доме та живет, но телефона нет, номера квартиры тоже. Она позвонила дочери.

– Тамара, ты не помнишь домашний телефон Сережи Кольцова? Или номер квартиры?

– А зачем он тебе? – оторопела Тамара.

– Не он. Мама мне его нужна. Ну, совет по одному вопросу.

– А. Помню и то, и другое. Мам, подожди меня. Пойдем вместе. Ну, пожалуйста.

– Тамара, не будь дурой. Я же говорю: мне по важному вопросу. А тебе – повертеться перед Сергеем. Это не тот случай. Лови его сама. Не обижайся, дочка, ты же понимаешь, что я права. Давай телефон и номер квартиры.