…Он вышел из комнаты Насти через час с очень серьезным видом. Заглянул в гостиную, где Лидия смотрела телевизор.

– Ну что? – спросила она у него.

– Все в порядке! – отрапортовал он. – Она просто включилась в мое расследование, нашла в нем мои ошибки и исправляет их.

– Я тебе верю, – сказала Лидия. – Хотя мог бы, конечно, рассказать подробнее. Но Настя иногда и мои ошибки в работе находит. Если бы не ее эмоции, депрессии, она бы многого добилась в науке…

– А мне больше нравится девушка с эмоциями, чем компьютерный робот. Ну, я не специалист, я всего лишь пристаю к вашей дочке, Лидия Анатольевна. Ничего?

– Приставай, – разрешила Лида. – Ей полезно. Она стала очень хорошо выглядеть. Да и ты ничего.

Сергей шел к своему дому, насвистывая мамину любимую мелодию – «К Элизе» Бетховена. Марина Евгеньевна часто играет эту вещь. И, что характерно, именно она и стала вершиной и финалом его музыкального образования. Это было в пятом классе. И во втором – музыкальной школы. Перед следующим этапом Сергей воспользовался дедуктивным методом. Он оценил сложность того, что играют другие, старшие ребята, затем картину в целом – нет предела совершенству, так можно и погибнуть под непосильным величием Гайдна или Баха… И он сделал единственно верный вывод: «К Элизе» – станет его лебединой песней. Он нормально сыграл ее на академконцерте и сообщил маме, что больше в музыкальную школу не пойдет. «Я боюсь, что мне разонравится музыка, понимаешь?» – сказал он, глядя на нее честными голубыми глазами. Марина Евгеньевна вздохнула и согласилась. Главное, чтобы ее мальчик не разлюбил музыку, даже если играть будут другие. Сергей, конечно, тогда откровенно манипулировал мамой, но впоследствии действительно насвистывал эту мелодию в самые значительные моменты жизни. Их на самом деле было немного. Или просто мало. Сейчас, когда он шел от дома любимой девушки к дому самой лучшей мамы, ему было очень хорошо. Настолько, что пришлось поставить себя в рамки. «Главное – не жениться сдуру. Тут-то все и кончится. Все сказки на этом кончаются».

Он вошел в прихожую, вдохнул запах выпечки и решил, что в этот вечер – никаких дел, никаких разговоров о делах. После ужина они с мамой найдут какой-нибудь глупый фильм и будут, как когда-то, придумывать разные варианты финала. Кто угадает. Очень часто создатели их ставили в тупик, что и было особенно смешным в их развлечении.

Марина Евгеньевна вышла к нему из кухни, когда он снимал туфли и надевал тапки, Сергей взглянул на нее и понял, что «кина не будет».

– Мама, что? Ты больше ничего, в смысле – никого не нашла? У тебя такое лицо, как тогда, когда ты нашла труп.

– Нет, не нашла. Сережа, я ужасно встревожена. Приходила Татьяна Назарова. Мы говорили о Геннадии. Я скажу тебе в прихожей, потому что мне страшно это нести туда, где мы едим и спим. Таня говорит, что он ведет себя, как… нелюдь. Она описала мне одну сцену. Он и его менеджер пригласили девушку по вызову. Они истязали ее! Татьяна видела кровь! Девушка была такой серой, с темными кругами под глазами, что Таня уверена: если бы она не ворвалась на ее стон, они бы ее замучили. Тане страшно с ним. Ей снятся ужасные сны. Она говорит, что чувствует беду.

– Может, ей все это приснилось? Тут у вас какой-то вирус. Все смотрят сны вместо телевизора.

– Сережа, мне не до шуток. Ей эта сцена не приснилась. А кому еще снятся страшные сны?

– Насте. Я не буду тебе рассказывать это на ночь. А насчет Генки, конечно, тут не до шуток на самом деле.

– Вот и я о том же. Тане просто не может это присниться, поскольку она ничего подобного в своей жизни не видела. Она рассказывала такие детали… что я пила сердечные капли. Она тоже.

– Капли еще действуют?

– Не поняла тебя.

– Мама, расскажи мне, пожалуйста, детали. Это может быть очень важно.

Они так и остались в прихожей. Марина Евгеньевна присела на банкетку и постаралась спокойно, четко, по порядку изложить то, что услышала от Татьяны. Когда она закончила, они оба довольно долго сидели молча.

– О чем ты думаешь? – спросила Марина Евгеньевна.

– О том, что Генка – однозначный, классический подонок. О том, что это большая головная боль для его матери, для девушек по вызову, для Насти, отца которой он убил. Но это не обязательно криминал, понимаешь?

– То есть как?

– Просто. Он обращается жестоко с девушками, которым платит, но они же не пишут на него заявления. И не напишут. Потому что он такой не один. Они на это идут добровольно. Ну, и профессия их не предполагает обнародования подобных секретов. И потом, мама, делай все же скидку на то, что такие сцены не рассчитаны на столь неподготовленных зрителей, как Татьяна. Она видела кровь, ей показалось, что они ее мучают. А у них могли быть ролевые игры. Или у девушки были критические дни. Она наверняка знает Назарова как клиента, раз он легко ее нашел днем. И раньше она уходила живой от него без вмешательства Татьяны. И возвращалась. Что касается ДТП, тут другое… Большая подлость даже для него. Надо, конечно, остановить кампанию по дискредитации Настиного отца. А из дела по наезду он вывернется.

– Он, наверное, уже вывернулся. Татьяна говорила, что они с этим менеджером Эдуардом обсуждали, как найти какую-нибудь женщину с ребенком, которая бы подтвердила, что он ее спасал, когда Олег на него летел. Из-за нее якобы Генка не мог свернуть.

– Суки. Извини. Да, так это и бывает. И он найдет такую.

– Но мы же знаем, что это неправда. Почему ты говоришь, что его действия не криминал?

– Потому что они все – шестерки, которых технологи разного толка вытаскивают на некую ступеньку, – так себя ведут на дороге. Это стало практикой. Они не собираются убивать людей, они их просто не видят. Для них людей не существует. Им никто не должен мешать. Его не посадят за Олега Краснова. Да Насте это и не нужно. Она хочет, чтобы он заткнулся. Не пачкал имя ее отца. Мы можем действовать только в этом направлении.

– Ты считаешь, что история с Олегом – единственный плохой поступок Назарова?

– Смешно, – грустно сказал Сергей. – Плохой поступок. Нет, он не единственный. Но по-настоящему Генка станет нам интересен, когда мы не обнаружим кого-то из тех, с кем он общался, в живых.

– Ты думаешь…

– Ничего не думаю. Никаких улик. Никаких мотивов. Просто он знал убитую и найденную тобой женщину. Ксению Семину.

– Ты говорил, что она приходила к Никите Кичину.

– Да. А Генка ее знал. Вот и все. Больше ничего против него нет.

– И что делать?

– Искать. Мама, что-то мне пока есть не хочется. Хотел с тобой кино посмотреть, но сейчас почувствовал, что устал. Я пойду спать, ладно? Не пугайся, если я ночью на кухне чем-то загремлю. Приду есть.

– Да, конечно. Мне, наверное, тоже лучше лечь. Я просто обессилела от рассказов Татьяны.