– Ты… Это… – Иван смотрел на Василису с прищуром и слова подбирал с трудом. – Не врешь ли, что баба? По мне так ты чистая навья. Полубаба-полулягушка.

Та лишь растерянно развела руками.

– Как решишь. Я сейчас в твоих руках – я понимаю. Решишь убить – что ж, искуплю. Должны же дети искупать грехи отцов? Так ведь в Библии?

– Да вроде так, – Иван растерялся. Ему казалось, что Священное Писание навьи читать никак не могли: иначе какая тогда из них нечисть?

– А отец у тебя кто? – спросил он, немного подумав.

– Да как сказать… Ну, по-твоему, это, наверное, будет – Кощей.

Царь был счастлив. Церемониймейстер сомневался: верно ли, что стрелы могли долететь до города, да угодить в такие дворы, где были незамужние девушки? Да к тому же Никитина стрела вообще вонзилась в стену так, что и вынуть сразу не могли… Но отец отмахнулся. Собственно, гораздо важнее для него было то, что сыновья наконец остепенятся и, наверное, скоро осчастливят его внуками.

Он гордо облобызал будущих невесток, не без удовольствия прижавшись к Татьяниным прелестям, и велел им перебираться во дворец; а слугам – нанимать портних, чтобы шили наряды к свадьбе. Свадьбу же положил сыграть через неделю, а до тех пор почистить площадь, поправить столбы да навезти еды для пира. О младшем сыне он вспомнил лишь к исходу третьего дня и несказанно удивился, узнав, что тот будто бы стрелы не принес, а пришел не один; велел истопить печь в третьей невестиной комнате, запирает дверь на замок и не пускает туда ни одной живой души.

Царь велел позвать Ивана.

Тот явился немедля и встал перед отцом, с вызовом глядя ему в глаза.

– Вань, – мягко начал царь, расхаживая по залу и заложив руки за спину. – Ты, говорят, без стрелы пришел?

– Без стрелы, – кивнул тот, не отводя от отца пристального взгляда.

– А чего так? – Царь остановился и вопросительно глянул на сына, прищурив один глаз.

– Так у невесты стрела – как положено.

Царю показалось, что голос Ивана дрогнул на слове «невеста».

– И где ж ты невесту себе нашел?

– А это, батюшка, судьба, наверное. Представляешь: выстрелил я из лука. Попала стрела моя в лесок. Ну, думаю, бесполезно это все. Кто ж в том леске может оказаться?

– И что ж? Оказалась?

– Оказалась, – Иван кивнул и опустил-таки глаза. – За грибами пошла с утра пораньше. А тут стрела моя…

– За грибами? – В голосе царя послышалась насмешка. – В июне? Или брешешь?

– Может, за чем другим. Может, за ягодами. Или лозы на корзинку для грибов нарезать. Мало ли.

– Ну так и где она, красавица твоя? Чего не покажешь?

Иван молчал. Потом, собравшись с духом, снова взглянул в отцовские глаза.

– Вот скажи, если стрела невесту указала, судьба это или случайность?

Отец тоже задумался, присел на трон, глянул в окно, точно ожидая, что в траве полей или в белизне облаков будет написан верный ответ.

– Да судьба – как ни кинь, – сказал он, наконец очнувшись от раздумий. – Судьба, Вань. А что, нехороша получилась невеста? Чего молчишь? Вправду, что ль, нехороша? А делать-то теперь нечего – потому как судьба.

Царь вскочил с трона и описал по залу еще один круг.

– Когда покажешь-то? – спросил он наконец. – Может, и ничего еще…

– На свадьбе покажу, – хмуро буркнул Иван.

– Вот так, значит, да? А если она кривая? Или старая? Да гости хохотать начнут! Ты, Вань, мне своим упрямством братниных свадеб не порти! Давай уж тогда попозжее обвенчаем вас, по-тихому – что б без смеха, а?

– Да как скажешь… – Ивану почему-то особенно горько стало от отцовских слов. Он представил себе венчание в церкви, закрытой от гостей, глумливые усмешки братьев, стоящих под руку со своими нормальными женами, равнодушный взгляд отца, выражающий разве что покорность судьбе. Представил лица святых: написанные на полукруглом своде, они снисходительно склонятся над стоящими в церкви людьми; увидел мерцание коптящих свечей, полутьму и пустоту, услышал гулкий сочувственный голос священника…

Иван вернулся домой сам не свой и сразу направился к Лягушке. Василиса ждала его, скучая у окна: на улицу она выглядывала из-за плотной шторки, едва отгибая ее уголок.

– Здравствуй, – нерешительно сказала Лягушка, когда он вошел. Ивану временами казалось, что она побаивается его. – Почему так грустен?

– Ты вот что… – Иван, казалось, не услышал ее вопроса. Говорить так, как придумал по дороге, ему было проще. – Ты замуж бы за меня пошла?

– Замуж? – Лягушка вздрогнула. – Да ты разве возьмешь? Меня такую-то?

– А возьму, – Иван глянул в ее радужные, нечеловеческие глаза.

– Почему же?

– Судьба такая. Раз стрела возле тебя упала…

– Ах вот что, – она тоже загрустила. – Только из-за стрелы… Пойду, раз уж так. Раз уж судьба.

Иван кивнул еще раз и, сиротливо сгорбившись, повернулся к двери.

– Постой! – окликнула его Лягушка. – Ты грустишь-то отчего? Если не хочешь замуж меня брать, так зачем берешь тогда?

– Так судьба… – протянул Иван. – И отец подтвердил: если судьба, говорит, то ничего не попишешь.

– А я, значит, не нравлюсь тебе? – Она подошла поближе, протянула к Ивану свою гладкую, без ногтей, руку.

Он отшатнулся, едва скрывая отвращение.

– Как ты можешь нравиться? Зеленая, непонятно кто.

Лягушка сдавленно всхлипнула и сжала голову руками.

– Ну чего ты? – Ивану вдруг стало жалко ее и оттого немного стыдно. – Ты не переживай. Я же все равно женюсь…

– Постой, – Лягушка, казалось, решилась на что-то. – Ты отвернуться можешь? Только по-честному, чтобы не подглядывать.

– Могу, – Иван отвернулся, пожав плечами. За спиной его что-то защелкало и зашуршало. Иван изнывал от любопытства. Ему даже показалось, будто уши повернулись назад, как поворачиваются обычно у лошади или у собаки.

– Иван… – тихо позвала Лягушка нежным, будто бы даже переменившимся, не таким глухим, как прежде, голосом. – Обернись.

Он обернулся и обомлел.

Перед ним стояла не Лягушка. Перед ним стояла красавица: молодая, стройная. Без пышных форм, но при этом по-волшебному, неуловимо привлекательная. У нее были яркие темные глаза и черные брови. Каштановые, с рыжинкой, волосы заплетены были в хитрую, замысловатую косу, какой Иван не видел даже у городских модниц. Кожа Лягушки стала светлой, на ней появились обычные человеческие складочки и родинки, и тело было прикрыто теперь обычной одеждой.

Иван остолбенел.

– Ну что, – проговорила она, улыбаясь. – Так лучше? Лучше, вижу.