Когда время этой сенсации наконец пришло, она оказалась совершенно неожиданного свойства.

Розали Паттон была последней соседкой Малыша по комнате – мисс Маккой изматывала соседок по комнате так же быстро, как истаптывала свои туфли. Розали была привлекательной маленькой особой и квинтэссенцией женственности. Вдова поселила этих двоих вместе в надежде, что пример кроткой Розали поможет смягчить буйный характер Малыша. Но пока что Малыш проявляла свой привычный задор, а Розали выглядела изнуренной.

Затем произошла перемена.

Однажды вечером Розали влетела в комнату Патти в состоянии глубочайшего изумления.

– Что ты думаешь? – крикнула она. – Малыш Маккой говорит, что она собирается стать женственной!

– Какой? – Патти появилась из банного полотенца, которым она старательно вытирала лицо.

– Женственной! Она сидит сейчас на полу и продевает узенькую голубую ленточку в мережку на своей ночной рубашке.

– Что с ней стряслось? – поинтересовалась Патти.

– Она читает книжку, которую привезла из дома Мей.

Розали уселась по-турецки на диванчике у окна, расположила складки своего розового кимоно на коленях изящными волнами и позволила двум косам вьющихся золотистых волос живописно свеситься с ее плеч. Она уже переоделась и была готова лечь в постель, так что могла продлить свой визит до последнего звонка, объявляющего «отход ко сну».

– Какого рода книжку? – уточнила Патти с ноткой пренебрежения в голосе.

Это было в духе Розали – ворваться в чужую комнату с ошеломляющим заявлением, а потом, завладев вниманием хозяйки, приступить к бесконечному, бессвязному рассказу, пересыпанному ненужными подробностями.

– Там рассказывается о прелестной юной англичанке. У ее отца была чайная плантация в Азии… или, может быть, в Африке. Во всяком случае, там стояла жара, и была куча туземцев, и змей, и многоножек. Ее мать умерла, и девочку, еще совсем маленькую, отправили учиться в Англию. Ее отец был ужасным человеком. Он пил, и ругался, и курил. Единственное, что удерживало его от того, чтобы окончательно пуститься во все тяжкие, – это мысль о милой маленькой золотоволосой дочери в Англии.

– Ну и что из того? – спросила Патти, вежливо подавляя зевок. Розали вечно впадала в «златокудрые сантименты», если ее вовремя не одернуть.

– Только подожди! Я подхожу к самому главному. Когда ей было семнадцать, она вернулась в Индию, чтобы позаботиться о своем отце, но почти сразу у него случился солнечный удар, и он умер. И на смертном одре он поручил Розамонду – так ее звали – заботам своего лучшего друга, чтобы тот помог ей завершить ее образование. Так что Розамонда переехала к своему опекуну и сделала его бунгало красивым и по-домашнему уютным. И она не давала ему больше пить, курить и ругаться. И, когда он оглядывался на прошлое…

– …его мучили горькие сожаления о потерянных годах, – бойко подхватила Патти, – и он сокрушался оттого, что недостоин заботливого влияния того милого, женственного существа, которое неожиданно вошло в его греховную жизнь.

– Ты читала эту книжку! – ахнула Розали.

– Нет, насколько я помню, – сказала Патти.

– Во всяком случае, – с вызовом заключила Розали, – они полюбили друг друга и поженились…

– А ее отец и мать, глядя на них с небес, улыбкой посылали благословение их дорогой дочери, которая принесла так много счастья одинокому сердцу?

– Гм… да, – не совсем уверенно согласилась Розали.

Она с легкостью могла проглотить любое количество сантиментов, но по собственному унизительному опыту знала, что Патти не была столь же ненасытна в этом отношении.

– Очень трогательная история, – прокомментировала Патти, – но при чем тут Малыш Маккой?

– Ну разве ты не понимаешь? – широко раскрытые синие глаза Розали были полны живого интереса. – Это в точь-в-точь история Малыша! Я поняла это в ту же минуту, как увидела книжку, но мне было ужасно трудно заставить Малыша прочитать ее. Малыш сначала над ней потешалась, но, когда вчиталась, оценила сходство. Она говорит теперь, что это перст судьбы.

– История Малыша? О чем ты говоришь? – Патти тоже заинтересовалась.

– У Малыша есть порочный английский опекун, совсем как у Розамонды в книжке. Во всяком случае, он англичанин, и она думает, что он, вероятно, порочный. Большинство владельцев ранчо такие. Он живет совсем один – никакого общества, кроме ковбоев, и ему необходимо заботливое влияние милой женщины. Так что Малыш решила сделаться женственной, вернуться в Техас, выйти замуж за Опекушу и сделать счастливыми оставшиеся годы его жизни.

Патти, упав на кровать, расхохоталась. Розали встала и взглянула на нее чуть сурово.

– Не вижу ничего смешного – на мой взгляд, это очень романтично.

– Малыш и нежная женская заботливость! – захлебывалась от смеха Патти, катаясь на кровати. – Да она не сможет даже на час притвориться женственной. Если ты предполагаешь, что она сможет такой оставаться…

– Любовь, – провозгласила Розали, – совершала и более великие чудеса… Подожди! Мы еще увидим!..

И школа увидела! Исправление Малыша Маккой стало сенсацией года. Учителя приписали замечательную перемену в ее манерах положительному влиянию Розали, но, хотя испытали огромное облегчение, не питали особых надежд на то, что это чудо продлится. Но неделя следовала за неделей, а чудо не кончалось.

Мисс Маккой больше не отзывалась на обращение «Малыш». Она просила подруг называть ее Маргерит. Она отказалась от жаргона и научилась вышивать; она сидела на занятиях по Европейским путешествиям и Истории искусств со сложенными на коленях руками и милым задумчивым видом, вместо того чтобы, как прежде, своим ерзаньем доводить до безумия сидевших рядом с ней. Она добровольно стала играть гаммы. Первой причину узнала Розали, а Розали дала необходимые объяснения всей остальной школе.

Обитателям ранчо требовалось облагораживающее влияние музыки. Одноглазый Джо играл на аккордеоне, но больше никакой музыки там не слышали. Школа представляла себе преображенную Маргерит – вся в белом она сидит перед фортепьяно в сумерки и поет нежным голосом «Розарий», в то время как Опекуша смотрит на нее, сложив руки, а ковбои, мирно засунув длинные охотничьи ножи за голенища сапог и с лассо, свернутыми и перекинутыми через плечо, собрались под открытым окном.

Великопостные церковные службы в тот год уже не навязывались мятежному Малышу, но охотно посещались набожной Маргерит. Вся школа испытывала трепет при виде мисс Маккой, проходящей между скамьями с опущенными глазами и скромно сжимающей в руках молитвенник. Прежде в атмосфере церкви Святой Троицы с цветными витражами и резными скамьями она выглядела так же не на месте, как какой-нибудь необъезженный полудикий жеребенок.

Это удивительное превращение длилось семь недель. Школа почти начала забывать, что было время, когда Малыш Маккой не была истинной леди.