чего угодно, что помогло бы её открыть, – ох, был бы тут лом! – девочка не нашла ничего, что не разбилось или не погнулось бы при попытке загнать это в щель между дверью и косяком.

Начиная приходить в отчаяние, она подавила желание закричать. Если она теперь стала пленницей в самом прямом смысле, пусть тюремщики не знают, что она очнулась. Дайте ей время, уж верно, она придумает, как отсюда выбраться.

– Береги энергию, – посоветовал хорошо знакомый голос. – Мой тебе совет.

– Уго?

Сперва она подумала, что он находится по другую сторону двери, но звук раздавался откуда-то у неё за спиной, хотя в крохотной судомойне и не было камина.

Обернувшись, Этта оказалась лицом к лицу с маленьким мальчиком в поношенном, но ярком одеянии. Длинные каштановые волосы его спадали на спину. Возраст его и цвет кожи разобрать Этта пока не смогла. Лицо было измазано в саже, а глаза казались странно взрослыми, но это было в нём ещё не самое странное.

Он весь мерцал, точно мираж или блуждающий огонёк, и, более того, стоял не рядом со стеной, а внутри неё, словно кирпич и побелка вдруг превратились в стекло, а за стеклом оказалось другое помещение, узкое и тесное, как сама стена.

Этта с криком попятилась, но ударилась плечами о дверь.

– Не бойся меня, Этта, – промолвил Уго, вскидывая чёрные от сажи руки. – Я не могу сделать тебе ничего плохого.

– Кто… что ты?

Из тени выступила высокая девушка и остановилась рядом с призрачной фигурой в стене. Она тоже лучилась.

– Ты меня никогда не слышала, – сказала она, – но я Олив. Рада познакомиться.

Этте стало нехорошо. Это что, какой-то дурной сон? Она ударилась головой сильнее, чем думала? Если закрыть глаза и задержать дыхание, призраки оставят её в покое?

Вокруг неё в кирпиче и побелке проступали бледно фосфоресцирующие люди: стильно одетый мужчина средних лет с длинным носом и высоким лбом, чернокожая книжница в покрытом пятнами белом халате, дородный дядечка в строгом костюме и с почтительным выражением лица, старый, но крепкий для своих лет сутулый бородач, седовласая дама с мольбой в глазах…

Этта знала их. Знала их всех!

– Нет, уходите! Уходите!

– Не бойся! Мы не причиним тебе зла. Не смогли бы при всём желании. С тобой уже случилось самое худшее!

Они обращались к ней, но Этта была глуха к их словам. Прижавшись к двери, она отчаянно закричала.

Панический вопль оборвался, когда дверь вдруг затрясли снаружи:

– Этта, Этта, ты там?

Её затопило облегчение:

– Альманах! О, Альманах, это и вправду ты? Вытащи меня отсюда!

– Непременно! Погоди немножко!

– Нет, не оставляй меня!

Однако она слышала его удаляющиеся шаги – через кухню, вверх по лестнице для слуг. Он ушёл.

Сжав кулаки, девочка обернулась к призракам. Они стояли кольцом вокруг неё, не выходя из стен – похоже, не могли выходить за их пределы. Но всё равно очень близко к ней. Теперь призраков стало больше: некоторые были до того слабо различимы, что Этта замечала их, лишь когда они шевелились.

– Что вам надо? – замирающим голосом спросила она.

– Объяснить, – ответила женщина в белом халате – без сомнения, доктор Митили.

– Не утруждайтесь! – отрезала Этта. – Я хочу лишь выбраться отсюда.

– Боюсь, мальчик тебе не поможет, – заметил длинноносый лорд Найджел.

– Посмотри вниз, девонька, – доброжелательно посоветовал Сайлас.

Этта посмотрела – и закричала вновь. От её рук исходило бледное свечение. Да и вся она целиком светилась – от хвостиков на затылке до носков рабочих туфель. А ссадины и синяки, заработанные, когда она перелезала через ворота, хоть никуда и не делись, но совершенно не болели. Хоть какое-то утешение.

– Милая куколка, – сказала леди Симона, – теперь ты одна из нас. Поэтому и можешь нас видеть. Мы теперь в одной лодке.

Это уже было как-то чересчур. Голова закружилась, и на миг Этта испугалась, что упадёт в обморок, чего с ней никогда не случалось прежде. Надо надеяться, и теперь не случится, пусть она и превратилась в… призрака? Мысль, что она умерла, в голове просто не умещалась.

И всё же Этта при всём старании не услышала в ушах биения пульса, а задержав дыхание, обнаружила, что дышать ей больше не требуется. Она и правда стала призраком.

– Кто это со мной сделал? – спросила она, изо всех сил стараясь не плакать. Она не помнила, чтобы какой-нибудь волшебник напал на неё и убил. Но хотела знать, кого винить.

– Чары, – ответила доктор Митили. – Так было и с нами, когда нам удавалось сбежать.

– Это чары притащили меня обратно? Сделали меня… такой, как вы?

– Да, призраком, – ответил Уго. – Теперь мы наконец можем открыть тебе всё.

– Ну, то есть всё, что нам известно о магии, – уточнила доктор Митили.

Этта потрясённо уставилась на них. До сих пор призраки не могли ничего рассказывать о заклятии. Нельзя упускать такую возможность… если только забыть о том, какой ценой эта возможность досталась.

– Ну… ну ладно, – сказала она, стараясь отделаться от ощущения, что стены смыкаются вокруг неё в нежеланном объятии. Может, надежда ещё не потеряна? Может, она решила, что стала призраком просто из-за своей склонности из всего устраивать драму, как всегда про неё говорила матушка. – Рассказывайте. И всё без утайки.

Глава 27

– Заклятие наложено давным-давно, – начала доктор Митили. – Я провела тут тридцать лет, и я вовсе не старожил. Эта честь принадлежала Табите, которая уже сама со счёту сбилась, сколько прожила в поместье. Однако сейчас её уже с нами нет. Вот она знала кое-кого из тех, кто попался в ловушку первыми. Они рассказывали, что приехали сюда лет восемьдесят назад. То ли они снимали дом, то ли работали на тех, кто его снимал… Даже досадно, но толком мы не знаем. И спросить уже не спросишь, потому что они совсем истаяли. Но, думаю, Табите верить можно.

– А кто наложил заклятие? – спросила Этта. – И что вы имеете в виду под словом «истаяли».

– То, что в конце концов происходит тут со всеми. – Доктор Митили вытерла ладони о белый халат, точно избавляясь от доказательств ошибки в химическом эксперименте. – Мы стали призраками, но не умерли до конца. Со временем мы постепенно выцветаем и… исчезаем. Почему? Этого я так и не смогла определить. И кто это с нами сделал? Без сомнения, могучий чародей, но от него не осталось никаких следов, никаких примет, кроме самого заклятия. Причина, по которой оно было наложено, тоже так и осталась для меня неясной, как и