Про себя я усмехнулась — ты плохо знаешь женщин, голубчик.

Однако, неплохо было бы и в самом деле узнать, кто эта находчивая фемина, наделившая проститутку моим невинным лицом и чуть не стоившая мне любимого.

И вообще, как так получилось, что Пол поверил ей, а не мне? Даже не то, что поверил — разбираться не захотел. Просто послал меня куда подальше.

— Вера?.. — перебил он мои мысли. — Ты со мной?

По его напряженному, почти злому лицу я поняла, насколько важно ему услышать ответ на свой вопрос. Но не торопилась. В конце концов насильственное причинение оргазма еще не повод принимать поспешные решения.

Да, то, что он просит прощения в присутствии подчиненного и этого неизвестного очкарика — уже хорошо. И стоит того, чтобы над всем этим серьезно подумать.

И да, я дико хотела… продолжения банкета.

Но восстановить собственное достоинство было необходимо, а для этого нужно было время.

— Я должна подумать, — ответила я — как можно спокойнее, хоть сердце и колотилось так, что дрожали руки.

Пол изменился в лице.

— Сколько? Сколько ты будешь… думать?

Идиотский вопрос. Однако, как ни странно, ответ у меня был.

— Столько, сколько потребуется тебе, чтобы раздавить эту суку.

Пол настоял на том, чтобы самому отвезти Веру домой. Даже водителя не взял.

Сидел рядом с ней в темноте салона и сгорал от желания положить руку на ее худенькое колено, обозначить, что она снова его.

Его Вера.

Поверить в то, что она найдет в себе силы простить его.

Дебил.

Идиот.

Из всех возможных вариантов поверил в самый худший.

И кому? Кому поверил? Такой же акуле от бизнеса, как и он сам! Такой же циничной интриганке — только еще хуже, потому что мужчины по сути своей добрее, дальше первой крови не идут. Женщины же интригуют до конца, на смерть.

Но как же так?! Как у него в голове уложилось, что вот это невинное создание, эта почти-девочка — прожженная проститутка?! Ведь если бы не ее неожиданный оргазм, он бы не засомневался, не остановился бы ни на одно мгновение — разложил бы ее прямо там на столе и трахнул.

Вот этого бы она ему точно не простила. Да и он не простил бы себе.

И так вон сидит нахохленная, как совенок. Руками себя обняла и ноги сжала, точно жертва изнасилования.

И это еще не самое ужасное. Самое ужасное — это его собственная реакция на происходящее. Потому что, все, о чем он может думать, стоит лишь бросить на нее косой взгляд — это когда же в следующий раз ему перепадет такое блаженство. Трогать ее. Там. Везде. Не важно, где… и неважно чем.

Хотя нет… важно чем.

Чуть ни врезался в остановившуюся впереди Ауди, как представил, что мог бы делать это прямо сейчас… если бы не был таким тупым ослом и проверил бы факты, прежде чем ломать все эти дрова.

Да уж, накосячил ты знатно, Пол.

Думай теперь, как выкрутиться.

Пока думал, показался ее дом. Как можно медленнее, он въехал в освещенный парой фонарей двор с одинокими железными качелями, играющими роль детской площадки. Все его существо протестовало против того, чтобы выгрузить ее здесь — на этой забитой машинами парковке, отпустить одну в совершенно темный подъезд.

Оттягивая момент, он сделал по двору круг, якобы в поисках удобного места припарковаться.

— Остановись здесь, — попросила она, как только поравнялись с подъездом. Будто почувствовала, что он не хочет.

Назло попросила, его позлить.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — проглотив ком в горле, твердо сказал он.

Женщины любят, когда ими командуют. Может и ей понравится такой тон.

— Я позвоню…

Даже не поцеловав его на прощанье, Вера выскользнула из машины — будто не услышала его.

Так тебе, «властелин» хренов.

Хлопнула дверь, и он остался один.

Плюнуть бы на все да уехать, да только нога на педаль жать не хочет, а рука выруливать с этого долбанного двора. Чертыхнувшись, Пол заглушил машину.

Подождет, пока загорится свет в ее спальне — благо комната выходит на эту же сторону. Тогда со спокойной совестью можно будет уезжать. А дома — в ванную, короткая сессия онанизма, и думать-думать над планом мести…

Встревоженный непонятным томлением в груди, он резко поднял голову и зачем-то принюхался. В машине все еще пахло жасмином, вокруг было все также тихо и темно. Сквозь закрытые окна он слышал громкое стрекотание сверчка и треск уличного фонаря на столбе.

Что-то было не так.

Он не мог понять, что именно, но не так.

В растерянности прислушивался к себе — такого рода обостренная интуиция была ему не свойственна, сбивала с толку. Голос разума требовал забить на все другие внутренние голоса, не дурить, включить зажигание и немедленно уехать отсюда.

Мало ли почему в Вериной спальне до сих пор не зажигается свет? Может она на кухне пьет с сестрой чай или ест этот ужасный капустный суп.

Вытащив мобильник, он послал короткое сообщение.

«Дома?»

Ему не ответили. Наверняка, не вытащила телефон из сумки… Или в ванную пошла… Или спит уже — столько стресса за один день… Или…

Ругнувшись с досады, Пол резко открыл дверцу, окунувшись во влажный и зябкий ночной воздух. Заперев машину, с опаской огляделся, на всякий случай приняв набыченно-угрожающее выражение лица. Он уже два раз приходил сюда, но никогда не так поздно. Ночью, без насмешливых девчонок с колясками, без подростков, гоняющих по парковке мяч, все выглядело совсем по-другому — словно декорации к какой-нибудь антиутопии, где коммунизм победил, и всем херово.

Быстрым шагом покрыв расстояние до подъезда, он потянул на себя тяжелую, упругую дверь.

Очутившись в темном подъезде, я по привычке пошарила рукой по стене, нащупывая выключатель. Нашла, нажала. Ничего — опять пробки перегорели по этой линии.

Чертыхаясь, медленно, по стеночке, пошла наверх, в темноту.

На секунду показалось, что что чем-то щелкнули, будто зажигалкой — но неудачно, потому что никакой вспышки не последовало. Почувствовав себя неуютно, я хотела уже было вернуться, позвать Пола, чтобы проводил до квартиры, однако не стала — наверняка уже уехал. Да и не хотела я показывать, что нуждаюсь в его помощи — после того, что сегодня между нами произошло.

Пусть сначала докажет, на что готов ради меня, а уж потом я подумаю, согласиться ли снова принимать его участие в моей жизни.