«Может быть, сегодня не та ночь», – подумал он.

Возможно, ему придётся провести ещё день или два, выслеживая её, выискивая в её перемещениях закономерность, которая натолкнёт его на лучшую возможность.

Он посмотрел на часы и понял, что её урок должен уже закончиться. Но и она, и её ученики оживлённо обсуждали какую-то явно увлекательную тему.

Как долго это будет тянуться?

Он велел себе быть терпеливым…

Как паук.

Он долгими часами наблюдал, как пауки ловят и пожирают свою добычу. Его поражало, как паук чувствует свою паутину, как будто она является продолжением его нервной системы, как он чует момент, когда насекомое застревает в шелковистой липкости, а затем приближается и впрыскивает яд онемения…

Как мой хлороформ.

…и, наконец, нежно обматывает извивающееся существо ниткой шёлка, круг за кругом, чтобы съесть на досуге.

Он улыбнулся при этом воспоминании.

Как мудра природа.

Он изо всех сил старался быть как паук.

И всё же…

Две предыдущие попытки закончились как-то не так. После нежного акта обёртывания женщин колючей проволокой, вкусив их восхитительный ужас и боль, он уходил на некоторое время. А когда он возвращался и обнаруживал их мёртвыми, обескровленными, что он чувствовал?

Ничего.

Лишь пустоту и оцепенение.

С таким же успехом это могли быть мешки с бельём. Вот почему он не хотел оставлять их себе. Каждый раз он собирал колючий кокон в одеяло, относил его к своему грузовику, отвозил к столбу и вешал там, чтобы его нашёл кто-нибудь другой.

Онемение.

Конечно, ни один паук не чувствовал себя так, закутав собственную добычу в такой славный кокон. Иногда, наблюдая за тем, как паук заканчивает свою работу, он физически ощущал удовлетворение и блаженство, исходящее от этой нервной системы размером с паутину.

Он и сам испытал такое же удовлетворение, когда давным-давно забрал свою первую жертву. Более того, это давнее удовлетворение длилось много лет, и он хранил тот свёрток как трофей, нет, больше, чем трофей, скорее как алтарь, где он мог оживить прочувствованную тогда эйфорию, насладиться её непреходящим блаженством.

Но в конце концов алтарь утратил свою магию. Сам не зная, почему, он перестал испытывать этот душевный подъём. Вот почему он забрал своих недавних жертв: в надежде создать новый, такой важный для него алтарь.

Жаль, что этого еще не случилось…

Но, может быть, на этот раз всё будет иначе.

Если так, то эта женщина станет его последней жертвой, возможно, навсегда.

Сидя на корточках и размышляя, он увидел, что ученики, наконец, встали из-за парт, а учительница начала складывать книги и бумаги в портфель.

Он выдохнул с облегчением.

Урок закончился.

Ученики один за другим вышли из аудитории, учительница выключила свет и исчезла вслед за ними. На несколько мгновений всё здание погрузилось в темноту. Затем открылась входная дверь, и ученики высыпали наружу, всё ещё толпясь вокруг учительницы и оживлённо обсуждая с ней сегодняшнее занятие.

Его настроение упало, когда он понял…

Я не смогу застать её одну.

Студенты не оставят её до самой машины.

Сколько дней ему придется выслеживать её, пока не выдастся возможность?

Она села в машину, и студенты помахали ей на прощание. Затем они развернулись и пошли прочь, вероятно, направляясь в местный бар. Тем временем учительница медленно поехала в его направлении.

Он почувствовал волну возбуждения, когда до него дошло…

Я могу остановить её!

Но нельзя было терять ни минуты.

Он достал из кожаной сумки флакон самодельного хлороформа и намочил им тряпку.

Когда машина завернула за угол, он встал прямо перед ней.

Шины завизжали, когда женщина ударила по тормозам, но избежать столкновения она не успела.

«Идеально», – подумал он.

Он ничуть не пострадал, но она-то этого не знала.

Она выскочила из машины с криком тревоги:

– Боже мой! Простите меня! Я вас не увидела! С вами всё в порядке?

Он слегка покачал ногой и сказал:

– Не знаю. Наверное.

Когда она подошла к нему, он увидел, как она виновато съёжилась, узнав его покрытое шрамами лицо. Она снова быстро подавила отвращение.

– Я отвезу вас в больницу, – сказала она.

– Нет, не думаю, что в этом есть необходимость, – сказал он, слегка прихрамывая. – Но, может быть, вы проводите меня до моего грузовика, просто на всякий случай.

– Конечно, с удовольствием! – ответила она.

Сжимая тряпку в одной руке, он положил другую ей на плечо, притворяясь, что нуждается в поддержке.

«Прекрасно», – снова подумал он.

В этот раз всё получится намного лучше, чем раньше.

Райли услышала женский голос, но не смогла разобрать слов, которые отражались эхом вокруг неё.

«Кто это? – гадала она. – Чего она хочет?»

Кто бы то ни был, она как будто хотела сказать Райли что-то очень важное.

Райли чуть не спросила вслух: «Говорите яснее. Я вас не понимаю».

Но она была слишком слаба, чтобы говорить, и слишком напряжена, чтобы двигаться. Всё её тело болело, голова была откинута назад и лежала на чём-то твердом.

Она открыла глаза и увидела потолок с изысканным орнаментом, который изгибался высоко над её головой.

«Вокзал», – поняла она.

Она сидела на скамейке на Юнион-Стейшн в Вашингтоне, держа на коленях небольшой чемодан и сумочку. А женский голос, как оказалось, зачитывал время отправления и прибытия поездов.

Но Райли не могла вспомнить, что она здесь делает.

«Может, это просто сон», – подумала она.

Тут в её памяти всплыли события прошлого вечера. По возвращении домой она обнаружила Райана с какой-то странной женщиной – подругой, коллегой или любовницей, она до сих пор не знала.

«Может быть, всё вместе», – подумала она. По крайней мере, с виду им было хорошо друг с другом.

Она быстро сбежала из квартиры и добралась на метро до Юнион-Стейшн, но опоздала на поезд до Квантико и заснула на этой скамейке в неудобной позе.

Она взглянула на часы и увидела, что уже утро.

«Ну, можно считать, что я выспалась», – подумала она.