Могло ли быть такое, что учительница рисования прячется под ее домом? Или, может, живой портрет с глазами цвета меда и мягкими темными волосами притаился всего в нескольких шагах? И до чего же странной стала жизнь Олив, если оба этих варианта казались одинаково возможными?

По холодному каменному полу на цыпочках она прошла на звук голосов в уголок Леопольда. За ее спиной лента синего света дрогнула. Поток холодного воздуха сообщил Олив то, о чем она и так уже догадалась: люк был открыт.

– Она побывала наверху, – сказал кто-то низким шепотом далеко внизу.

Олив тихонько двинулась вдоль стены за откинутой крышкой люка, стараясь не думать о пауках, паутине с высосанными досуха букашками, которые вполне могли там находиться, и улеглась на холодный пол настолько близко к люку, насколько хватало ее смелости.

Следующий голос оказался низким скрипучим: Леопольд.

– Я просто не могу поверить, чтобы она…

– Не можешь поверить? После того как она тобой манипулировала? – перебил первый голос шепотом. Теперь Олив его узнала. Это был Горацио. – У тебя такая короткая память?

Они должны быть около лестницы под люком, поняла Олив. Голоса котов звучали рядом, но с глухим эхом, словно доносились из глубокого колодца. Олив вытянула шею, заглядывая в люк.

Раздался третий голос. Сперва Олив не смогла разобрать, что он говорит, но потом расслышала слова «двойной агент», сказанные с резким британским акцентом. Так, значит, Харви тоже был там.

Она побывала наверху. Это Горацио об Аннабель? Она-то уж точно в свое время манипулировала Леопольдом – равно как и Горацио, и Харви. Но «двойной агент»? Ничего двойного в Аннабель и близко не было. Ее планы были абсолютно ясны. Мог ли он иметь в виду мисс Тидлбаум? Нет, в этом не было ни малейшего смысла… Мисс Тидлбаум даже ни разу не видела котов, насколько знала Олив. Но о ком еще они могли говорить?

Из отверстия снова донесся раздраженный шепот Горацио.

– Да что еще нужно предпринять, чтобы заставить тебя поверить…

– Просто не вижу, с чего бы ей… – Слова Леопольда слились в очередное неразборчивое бормотание.

– Могу тебя заверить, что она в самом деле там побывала, – вновь заговорил Харви. – Я лично наблюдал это с моей операционной базы. И как бы прискорбна ни была для меня мысль, что один из нас сделался предателем и перебежчиком, такое уже бывало…

– Нет, – сказал Леопольд, мягко, но четко. – Нет.

Слово эхом отдалось у Олив в голове. Нет.

– Ты отказываешься нам верить? – переспросил Горацио. – Я тебе докажу.

Раздалось еще более тихое и низкое бормотание. Лестница скрипнула. Олив отшатнулась от люка и прижалась к стене подвала, тщетно пытаясь не думать о многоногих созданиях, вполне возможно, как раз сползающихся со стен к ней в волосы. Она затаила дыхание и замерла.

Горацио и Леопольд один за другим вылезли из люка. Никто из них, казалось, не замечал ковер бледно-синего света, все еще заливавшего лестницу. Олив прижалась лопатками к могильным камням стены, стараясь не шевелиться и даже не моргать. Два кота тихо прошли через комнату к лестнице. Вдруг Горацио остановился. Он обернулся и уставился в темноту, точно туда, где стояла Олив. Взгляд Леопольда повернулся в том же направлении. Олив застыла, как никогда в жизни. Она представила себе, будто ее кожа превратилась в пластик, будто она не чувствует ни могильного холода за спиной, ни свербящего песчаника под ладонями, ни воздуха, который начинает гореть в легких. Она, не моргая, глядела на котов.

– Она что, думает, что мы ее не видим? – спросил Леопольд у Горацио.

– Я бы поставил именно на это, – сухо сказал Горацио. – Выдохни, Олив. А то вид у тебя такой, словно ты вот-вот заработаешь повреждение мозга.

Олив выдохнула.

– В штатной ситуации я бы пожурил тебя за то, что ты подслушивала, – продолжил Горацио, – но в текущих обстоятельствах это даже весьма удачно. Идем с нами, Олив. Я хочу показать кое-что вам обоим.

На подкашивающихся ногах Олив последовала за котами по шаткой лестнице. Ни Леопольд, ни Горацио по-прежнему не обращали внимания на ленту света, то шагая по синей тропе, то сходя с нее, как будто не видели ее, – и конечно, поняла Олив, это потому, что коты и не могли ее увидеть. Горацио провел их наверх, время от времени оборачиваясь, чтобы проверить, идут ли они за ним. Леопольд шел сразу следом, как раз перед Олив, молча и не оборачиваясь.

– А что Харви? – спросила Олив, когда все вышли из подвала. – Он разве не идет?

– Харви убеждать не требуется, – сказал Горацио, бросив на Леопольда короткий недобрый взгляд.

Тропа света пересекала кухню и уходила в прихожую, точно так же как когда вела Олив в подвал. Олив сошла с тропы и раскопала в кухонном ящике фонарик – так, на всякий случай.

– Вы двое видите в темноте, а мне для этого нужна помощь, – объяснила она.

Горацио раздраженно фыркнул, прежде чем обернуться и дальше указывать дорогу.

Они все шли вдоль сияющей ленты света. Горацио взобрался по лестнице и повернул направо и пронесся рысью мимо спальни Олив. Свет, заметила Олив, больше не обрывался у ее дверей. Вместо этого он бежал дальше по коридору, удлиняясь по мере того, как она на цыпочках шла по синей реке, будто бы он тоже следовал за Горацио.

Двигаясь еще быстрее, Горацио и лента света промчались мимо лиловой и синей спален и направились к розовой комнате. Колючее дурное предчувствие поднялось от пальцев Олив вверх по всей руке.

– Мы идем на чердак? – спросила она. Но коты не ответили.

Когда они подошли к пейзажу древнего города, свет уже был там, сияя на поверхности холста. Никто из котов не предложил ей хвост. Олив неловко напяливала очки, когда Горацио повелительно кивнул Леопольду, и черный кот впрыгнул в раму.

– Только после тебя, Олив, – промурлыкал Горацио. – Я настаиваю.

Олив погрузилась в холст вместе с Горацио, настороженно прижавшимся к ее ноге, запнулась о раму и чуть было не вывалилась лицом вперед через дверь на чердак. Кот взбежал вверх по ступеням и исчез в тени.

Тьма, царившая на чердаке, была удушающей – за исключением разве что сияющей синей ленты, что вела Олив вверх по лестнице. Скудного лунного света, просачивавшегося через круглое окошко, хватало лишь на то, чтобы стены не потонули в беспросветной темноте. Олив включила фонарик, вспоров комнату электрическим лучом. Она подпрыгнула при виде светившего на нее другого фонарика, но это оказалось всего лишь отражение в сбившихся в кучу зеркалах. И тем не менее, если и до того сердце у Олив билось часто, то теперь его стук и вовсе превратился в барабанную дробь.

Оба кота поспешно шмыгнули в тень. Олив поколебалась на верхней ступеньке, проверяя темноту фонариком, ручеек синего сияния плескался у ее босых ног. На мгновение свет как будто сгустился, стал ярче… а затем выпустил один-единственный сияющий синий луч, прокатившийся по чердачному полу, как моток шелка.