– Не по-божески против своих идти. Выступать против воли воеводы всё равно что против княжьей воли, – хмуро проговорил Роська. – А княжеская власть от Бога. И бунтовать нам в таком случае – против Божьей воли и против совести подниматься. Тем более, кровь своих проливать. Нельзя. Но и выдать отроков – не по-божески. И тоже – против совести идти.

– И тут свое заладил, святоша! – скривился Артемий. – И без тебя понятно, что хоть так, хоть эдак – а все одно в дерьме. Ты нам что, предлагаешь, всеобщий молебен тут всей Младшей стражей устроить? Вдруг полегчает или Господь вразумит…

– И не помешало бы! – насупился поручик Василий. – Может, с того и тебе ума прибавилось бы… А главное, отца Меркурия, что с нами из Турова прибыл, для этого сюда вызвать. И просить его быть в этом деле судьей и посредником. Воевода Кирилл его послушает…

– Послушает! Ещё как послушает! А потом велит отроков казнить и Младшую стражу распустить. А нас припишет к десяткам новиками… В лучшем случае! – оскалился Дёмка. – Ладно, поручик Василий у нас давно на голову уроненный – хлебом не корми, дай помолиться. Но ты-то деда знаешь! – Он смерил Кузьму презрительным взглядом. – А туда же, «условимся с воеводой!» Как же! Дед по-своему сделает и прав будет! Да, прав! – хмуро обвел он совет взглядом. – И я бы на его месте так же… А потому – вначале спрятать надо отроков, а потом уже договариваться. И не тайно, а чтобы при всех воевода свое слово сказал – тогда обратного пути не будет.

Я так думаю, все одно не отсидимся тут, так что придётся нам с Кузьмой завтра домой съездить. Родителей повидать все равно надо, а то не по-людски получается. Матери подарки отвезем, привет передадим от крестников, посмотрим, что и как, и где семьи бунтовщиков содержатся. И что нам ещё там дед скажет, послушаем. Виноватить нас ему не за что: это Михайла велел в крепость идти, не заходя в Ратное, если бы мы приказа своего сотника ослушались, воевода бы первый нас пришиб за такое. А потому и задерживать не станет, а что надо – через нас передаст.

– Куда отроков спрятать-то хочешь? – нахмурился Дмитрий. – Плаве за печку, что ли?

– Да чего за печку? – неожиданно оживился Артемий. – Они у нас не за мамкиными юбками сидят – в походе уже побывали. Вон, Михайла говорит, за болотом неспокойно. Раз к нам семьи отправляют, стало быть, воевать собрались, им там вои лишними не будут, хоть и новики. Отослать туда наших. Мить, как думаешь, не опозорят же?

– Не опозорят, отроки дельные, – кивнул Дмитрий и с надеждой посмотрел на Мишку. – Может, и правда, Минь? Примут их там? Мы поручимся, а если помочь надо, так и ещё кого с ними отправим…

– Сдурели вы, что ли? – возмущенно встрял молчавший до сих пор Мотька. – Их родню и так обвиняют в том, что они в бунт пошли, а бунт как раз из-за болота и затеяли. Если парни туда подадутся – и вовсе решат, что они там с кем-то повязаны. Ратнинские сейчас долго разбираться не станут, и отец Меркурий тогда может не вступиться – за болотом-то язычники, а мы с ними в союз… Нет, спрятать – это правильно, только тут с умом надо…

– Так, может, их торговать отправить? – предложил со своего места Никола. – Товаров на складе хватает, а из-за ляхов мы торговать не ходили, как вернулись. Дядька Осьма и приказчики в Ратном, но мы и сами соберемся. Вон, Гринька говорил, у них дед Семен приказчиком был в молодости, не откажет, небось, советом, а то и с нами подастся. А охрана лишней не будет. Главное – мимо Ратного пройти…

– Так отец же в Ратном сейчас, – напомнил Петька. – К нему надо – он придумает, как… И потом к себе взять попросим – Михайле он не откажет, да и охрана караванов нам не лишняя, а они выученные уже.

Сыновья Никифора, не сговариваясь, переглянулись и дружно уставились на Мишку с одинаковым выражением на лицах, сделавшим их на мгновение неотличимо схожими, словно близнецов.

«Похоже, братишки спелись, хотя сами этого ещё не поняли. Вот будет сюрприз Никеше, а главное, кузену Павлуше! Но Никола хорошо помнит, что ему придется самому пробиваться, потому и выход придумал – самим торговать отправиться, а Петька себя наследником ощущает, потому решение проблемы склонен взвалить на отца.

Но пацаны-то высказались, а старшие молчат – думают. Ну да, их слово последнее, а потому весомое».

Мишка оглядел ближников и кивнул:

– Стало быть, в том, что выдавать своих нельзя, все согласны. Осталось решить, как убедить в этом воеводу и не довести дело до раздора. Что скажете, господа наставники? – он повернулся к старшим и зацепился взглядом за напряженное лицо матери. – Что думаешь, матушка? Ты же боярыня. Скажи свое слово.

Брови Анны слегка приподнялись, но не от удивления, а скорее от напряженного внимания. Она коротко кивнула ему и пожала плечами:

– А что тут говорить? Коли я для отроков матушка-боярыня, то как мать и судить буду: что хотите делайте, а мальчишек погубить не дам. И воеводе Корнею то же самое скажу, если потребуется. Материнское слово за детей всегда весомое.

Мишка перевел взгляд на Андрея, привычно не ожидая от него ничего, кроме короткого знака, но тот неожиданно показал глазами на сидевшую рядом Арину, с которой, кажется, уже давно обменивался знаками, плохо понятными посторонним. Молодая женщина, не дожидаясь повторного обращения, заговорила со спокойной уверенностью, причем чувствовалось, что такое «толмачество» уже привычно и для наставников, потому как ни Филимон, ни Макар при этом даже бровью не повели.

– Ты, Михайла, уже свое слово сказал, когда вчера решил отроков не выдавать и в Ратное не пошел. Воевода Корней тебя услышал. Но он решал не за себя, и даже не за род – за всю сотню, а потому нельзя его судить за то, что безжалостен: он не по жалости, не по злобе решает – по обычаю. И ни бабьей жалостью, ни угрозами его не переломить – будет надо, так и силой на своем настоит. Сотня по его слову поднимется. Но если сможешь ему доказать, что есть другое решение, и оно обычаю не противоречит и более верное, может и послушать. Но вначале надо, чтобы он вообще слушать стал.

«Вот это да! Немой бабьим голосом заговорил! Маленький штрих во всеобщем бардаке, так сказать. Интересно, сколько тут от самого Андрея, а сколько – от его «переводчицы»? Вы же не зря ей тогда про их священника распинались – неужто запомнила и усвоила?»

Между тем Макар, внимательно слушавший Арину (или Андрея – тут уж не до того, чтобы разбирать), согласно кивнул:

– Это верно – надо ещё, чтобы сотник слушать стал. Может, Филимон с ним поговорит? Полусотника он выслушает… Но вернее всего – Аристарха. Вроде пора ему уже в память прийти, раз не помер. Встанет не скоро, но говорить сможет.

«Ну час от часу не легче! Вот тебе и «дядька Филимон»! Полусотник?! И никто никогда ни полсловом про это не помянул, а мне подобное и в голову не пришло. То, что остальные наставники к нему всегда относились с уважением, списывал на возраст – он ведь ненамного младше деда – да, видно, не так все просто, недаром Макар именно сейчас это вспомнил. И, похоже, если понадобится, именно Филимон всех тут построит и именно его послушают, а не Леху… Интересно, мать-то знает?»