— Я так устал, Ангелина, — вдруг признается он. — Мне чертовски все это надоело. Хочу взять тебя, Машку, Родиона и свалить из этой страны подальше. От всех, кто меня окружает и перед кем я вынужден прикидываться.

Его откровение режет слух, хотя сейчас я совершенно ничего не понимаю. Перед кем он вынужден прикидываться?

— Расскажешь чуть больше? — спрашиваю.

Мне бы поинтересоваться Андреем, событием в кафе и тем, что со мной будет дальше, как он представляет нашу семейную жизнь, но то ли я не отошла после сна, то ли всё это становится неважным, но сейчас хочется знать больше о мужчине, который совершенно неожиданно стал моим мужем.

— Ты хотела поговорить, — он ожидаемо переводит тему. — Я слушаю.

— Помнится, ты сказал, что нам нужно поговорить. Передумал?

— Понятия не имею о чем.

— И я, — признаюсь ему. — После того, как ты попросил сказать Маше, что я ее мама, хотелось высказаться, а сейчас это все кажется… неважным.

— Что-то изменилось?

— Мне кажется, что всё. Вчера я увидела Андрея с подругой и поняла, что последняя ниточка, связывающая меня с прошлой жизнью оборвалась. Теперь там никого нет. Ни подруги, ни мужа, ни жизни, которая у меня была.

— Считаешь меня виновным в этом?

Вопрос не становится для меня неожиданностью, но я все же думаю над ним, замолкаю и прислушиваюсь к себе.

— Нет, — признание ему дается мне легче, чем себе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

До сегодняшнего дня я считала, что Андрей ни за что бы не поступил так со мной, что его подговорили, заставили, ему угрожали. Я перебирала множество вариантов, но ни в одном из них не могла представить, что он делает это добровольно. Ставит подпись и забывает обо мне. Я даже думала, что он оступился, может, снова начал играть, и ему нужны были деньги, а тут Андрей и возможности. Надеялась, что он раскаивается, но после всего, что видела…

Когда он обозвал меня в кафе, поняла, что ни о каком сожалении не может быть и речи, более того, он, кажется, считает, что во всем виновата я. Пытается переложить вину, а увидев меня в кафе и убедившись в том, что у меня все хорошо, сделать это стало легче. Он понял, что я не в беде, меня не держут под замком, и это разозлило его. Он-то надеялся, что получит деньги и что… никогда меня не увидит? Он, правда, так думал?

— В кафе он… — Адам замолкает. — Он был удивлен, что ты моя жена, вообще что ты замужем. Он, к слову, ни разу меня не видел. Договаривался с ним Рустам. Не знаю, что он подумал, но это не давало ему повода так говорить о тебе.

Мне льстит то, что Адам пытается объясниться за бывшего мужа. Не говорит о нем плохо, не пытается облагородить себя, а… объясняет. Это подкупает. Я начинаю воспринимать Адама по-другому. Не как мужчину, который разрушил мою жизнь, потому что только сейчас ко мне доходит, что разрушать там было нечего. Андрей предал бы меня при первом удобном случае, выгнал бы на улицу, как неугодную, продал бы бандитам, наркоторговцам, да кому угодно. Отдал бы как трофей за проигрыш.

Адам — не худшее, что со мной случилось, но все же я пока не знаю, что он за человек и что преследует.

— Как ты представляешь себе нашу жизнь?

Не уверена, что хочу услышать ответ на этот вопрос, но должна его задать. Всё это время я сидела в одной комнате, кормила Родиона, гуляла и разговаривала с Еленой Эдуардовной, а еще была развлечением для Маши. Я не знаю дом, не чувствую себя здесь хозяйкой, хотя за последнее время все изменилось, и на меня перестали смотреть, как на недостойную.

Мне важно знать, чего хочет этот мужчина, ведь изначально я думала, что пробуду здесь несколько недель. После знакомства с Машей и всего, что здесь произошло, я вдруг ловлю себя на мысли, что не хочу уходить, не хочу расставаться с малышкой. Это осознание как-то резко прорастает внутри и, видимо, отражается на моем лице, потому что Адам произносит:

— Ты знаешь.

Я лишь мотаю головой. Мне нужно услышать, чтобы я не терзала себя догадками.

Адам отставляет стакан в сторону и в одно движение оказывается рядом. Так близко, что я чувствую жар, исходящий от его тела.

— Ты знаешь, Ангелина, — шепчет он, перехватывая мой подбородок и касаясь его длинными пальцами. — Должна знать, чувствовать, неужели ты совсем ничего не замечаешь?

— Я не понимаю, — тихо говорю, сглатывая и поднимая на него взгляд.

— Я хочу семью, — произносит он спокойно. — Настоящую. Да, — он кивает, перебивая меня, когда я хочу сказать. — Я знаю, что накосячил, начал не с того, но я постараюсь исправиться. Конечно, если ты позволишь.

Мы находимся слишком близко друг к другу. Его запаха оказывается нереально много для меня, а касания к коже отчего-то волнуют. Я пытаюсь отстраниться, но Адам не позволяет. Его рука вдруг перемещается мне на затылок, лицо приближается:

— Отложим исправления до завтра, — шепчет и впивается поцелуем в мои губы.



Его поцелуй горячий, влажный и волнующий. Я хочу оттолкнуть мужчину, выставить между нами руки, но получается, что только ближе льну к его телу, прижимаюсь к груди ладонями и отвечаю. Я, оказывается, успела забыть, каково это, когда тебя целуют с таким напором и страстью. Каково это отвечать с волнением и трепетом, желать продолжения и сводить ноги от вдруг накатившего желания.

Моя жизнь была понятной и размеренной, пока не появился Адам. Я точно знала, что рожу ребенка, буду его воспитывать, потом выйду на работу и, как и сотни других семей, буду разрываться между мужем, сыном и работой. Буду зарабатывать, приносить в дом деньги, готовить, стирать, делать с сыном уроки, а пару раз в месяц заниматься любовью с мужем. И, конечно же, предохраняться, потому что позволить себе второго ребенка мы смогли бы не сразу.

И вот сейчас все планы и представления о дальнейшей жизни, улетучиваются. Я вдруг понимаю, что ничего не будет прежде, что в этот самый момент позволила Адаму переступить черту. Более того, я сама ее перешла, сделала шаг и сорвалась в пропасть.

Адам отстраняется сам. Разрывает наш поцелуй, утыкается в мой лоб и часто-часто дышит. Сминает пальцами мои плечи, поправляет лямки пижамы, которые он же и стащил. Его горячее дыхание щекочет кожу лица. Мы оба напряжены и пытаемся успокоиться. Я — нервы и разбушевавшуюся фантазию, а он — откровенное желание пойти дальше.