– А как найти вашу мастерскую?

– Знаете водяную мельницу на въезде в Нуайер? – спросил Жак.

– Кто же ее не знает, – удивилась Алена. – Все мимо проезжают.

– Так вот сразу за ней, не доезжая городских ворот, сверните вправо – и увидите старый склад. За ним мой дом – двухэтажный, узкий, как зажигалка. Внизу мастерская, а наверху я живу.

– Там можно будет увидеть еще какие-нибудь ваши работы? – спросила Алена.

– Увидите, – совсем уж миролюбиво кивнул Жак, – конечно!

– Спасибо большое, – радостно сказала Алена. – Сейчас вы заняты, я понимаю, но завтра или послезавтра точно у вас побываю. А теперь пойду, пожалуй. До сви…

Она осеклась, испуганная выражением лица Жака, которое из приветливого вдруг стало яростным, иначе не скажешь.

– А этот что здесь делает? – прорычал он, глядя мимо Алены с таким видом, будто встретил самого заклятого врага.

Алена обернулась и увидела Эппл, которая стояла в узком-преузком проулке, можно сказать, в щели между двумя домами и пристально смотрела на Алену. Поверх ее плеча нависала физиономия какого-то смуглого и темноволосого молодого человека, который, впрочем, немедленно нахлобучил черный мотоциклетный шлем, повернулся и канул в проулок.

– Что он здесь делает? – повторил Жак так же свирепо, и до Алены дошло, что вопрос был адресован Эппл.

– Не знаю, – передернула плечами рыжая румынка, стрельнув недобрым глазом на Алену. – Этот мсье спрашивал у меня, как пройти к церкви.

Алена и бровью не повела, хотя могла бы поклясться, что Эппл и ее собеседник говорили о ней, об Алене Дмитриевой, и Эппл даже украдкой показывала на нее.

Может быть, конечно, у русской писательницы преувеличенное мнение о важности собственной персоны. Может быть, у нее мания преследования, которая называется паранойей.

Как говорится, если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят.

Хорошо, если так и если этот темноволосый не узнал Алену. Но уж она его точно узнала!

Алене безумно захотелось вытащить телефон и набрать один парижский номер, но ей так же безумно хотелось понять, отчего это Жак вдруг рассвирепел при виде бабулиной служанки, которая разговаривала с мужчиной.

Уже не приревновал ли он Эппл? Может быть, он к ней неравнодушен?

А что, вполне возможно! Вон как обеспокоенно спросил вчера, где, мол, Эппл. Конечно, могло статься, беспокоился он о своей брошенной бабуле, но не исключено, что куда больше он интересовался, где и с кем проводит время Эппл.

Между тем рыжая служанка мадам Бланш подошла к прилавку с металлическими украшениями и со смиренным видом принялась их перебирать. Жак следил за ней с прежним сердитым и вместе с тем собственническим выражением.

Точно. Неравнодушен.

Алена исподтишка разглядывала Жака.

А ведь он вполне мог оказаться минувшей ночью в доме Детур вместе с Эппл. К примеру, у него есть мотоцикл, на котором он и приехал в Мулян. Что из того, что в прошлый раз он являлся туда на лягушино-зеленом «Рено»! На сей раз взял да и примчался на мотоцикле.

Да, Жак очень подходил бы на роль сообщника Эппл, если бы Алена не увидела несколько минут назад мужчину, которому румынка показывала на нее.

И все же не мешает проверить Жака.

– Шты романешты? – выпалила Алена.

– Что? – вытаращился тот.

– Ничего, извините, – улыбнулась наша героиня.

«Шты романешты?» – «Знаете румынский?» – единственная фраза, которую наша героиня знала на этом языке. Почерпнута она была из романа любимого, обожаемого Валентина Катаева «Катакомбы». Вообще говоря, всем лучшим в себе Алена Дмитриева была обязана книгам. Да и худшим, если на то пошло, тоже…

Ответить следовало или «Ну шты» («Не знаю»), или «Да, шты» («Да, знаю»). Забавно, конечно: откуда у потомков древних римлян взялось в лексиконе слово «да»? Уж не наследие ли это тяжелого социалистического прошлого?

Впрочем, в данный момент этимология особого значения не имела. Алена провела проверку, в результате которой, строго говоря, была заранее уверена, и сейчас пришло время проститься с Жаком. И позвонить в Париж, скорее, скорее!

Сегодня суббота. Те, кому можно задать интересующий вопрос, именно сегодня должны быть на рабочем месте.

– Жак! Жак! – раздался вдруг испуганный голос, и к ним подбежала седая дама, хозяйка «хирургических инструментов». В одной руке она держала пластиковую кружечку, из которой выплескивался кофе, другой бестолково размахивала, причитая: – Твоя бабушка, Жак! Твоя бабушка! Беги скорей на площадь!

Из «Воспоминаний об М.К.»

М.К. удивлялась, откуда людям стало известно, что они с цесаревичем теперь любовники. А вот мне всегда казалось, что ее удивление отдает лукавством. Ведь цесаревич прежде никогда и никуда не ходил ночами, стараясь соблюдать инкогнито. А тут вдруг зачастил по адресу, где находился дом известного танцовщика Феликса К. Явно не ради бесед с этим уважаемым господином Ники стал ускользать по ночам из дворца!

Начальник полиции генерал Валь организовал за ним негласное наблюдение. Наследник пожаловался генералу на слежку. Тот заявил, что принятые меры имеют целью заботу о безопасности, а не слежку. В ответ его высочество заявил: «Если я еще раз замечу кого-нибудь из этих наблюдателей, морду разобью – знайте это».

Кроме того, я ничуть не сомневаюсь, что М.К. и сама вовсю задирала нос и в театре, и в обществе. Если уж в зрелые годы она стерпеть не могла, чтобы не проболтаться о своих сокровенных тайнах, то легко можно вообразить, сколь несдержанна была она в молодости, настолько любила похвалиться своими отношениями с цесаревичем – пусть не в открытую, но с теми намеками и недомолвками, которые порою бывают красноречивей полной откровенности.

Ей завидовали. Ее осуждали. Ее ведь даже не считали красавицей! Сама М. К. с торжествующим смехом пересказывала мне случайно дошедший до нее отзыв генеральши Богданович, содержательницы модного светского салона: «Она не красивая, не грациозная, просто очень живая и вертлявая». Могу себе вообразить, как вертелась она, чтобы все-все могли разглядеть очередной подарок, полученный ею от цесаревича, от великого князя Сергея Михайловича, от кого-то из других поклонников… Она просто не могла сдержаться, чтобы не продемонстрировать их!

Это невинное женское хвастовство осталось у нее на всю жизнь, и даже потом, когда большая часть этих подарков была потеряна, утрачена или украдена, она просто обожала подробнейшим образом рассказать о них, словно видела их перед собой и даже примеряла.

О браслете я уже упоминала. Следующим подарком стали восемь водочных чарок из золота с драгоценными камнями. Их М. К. получила к новоселью – когда стала жить отдельно от родителей. Собственно, эту мысль подала ей сестра.