А тут, действительно, менеджеры прямых продаж пошли по вагонам. Один едва ли не шоу устраивает, другой вприсядку пускается, лишь бы впарить расслабленным и беззащитным с утра пассажирам какие-то совершенно невероятные товары. То машинку для стрижки катышков (что это за зверь такой?); то проблесковый маячок, его можно цеплять на одежду, он мигает в темноте, подсказывая, где разбросаны вещи, утром искать не надо; то яйцеварку – она сообщит человеческим голосом, что яйцо сварилось. Просто удивительно, как люди раньше обходились без всего этого?

Ольга остановит каждого, поинтересуется достоинствами товара, расспросит все о стране-изготовителе, гарантиях и качестве, начнет сбивать цену, торгуется… Да и отпустит ни с чем уже доведенного до бешенства, одураченного продавца. Прикалывается, смешит девчонок.

Надя неотрывно смотрела в окно на пролетающие пейзажи. Все больше желтого цвета в перелесках, багряной листвы. С самых верхних этажей Москвы электричка, если так можно представить… вроде горизонтального лифта опускалась в Подмосковье. Навстречу свежему ветру, шороху листьев, приветствию плавно раскачиваемых, обнажаемых наступающей осенью веток-рук деревьев. Поезд набирал скорость, тормозил на станциях, платформах, народ толкался, было очень много тех, кто спешил, наверное, навести порядок на дачах, в огородах. Ведь это последние золотоносные деньки в преддверии зимы.

За разговорами время пролетело быстро. Вышли из электрички, – и сколько простора, заклубившегося, взвихренного ветром, переливающегося красками, которыми осень раскрашивает подступивший лес – все оттенки желтого, охристого, алого, багряного!

На улице прохладно, они застегнули свои ветрозащитные куртки, закинули за плечи рюкзачки. В конце платформы к странному подобию железного трапа (словно изготовленного по эскизам конструктора, чьи лучшие воспоминания связаны с годами службы на подводной лодке) выстроилась очередь приехавших дачников: охающих бабулек, молодых мамаш с колясками и детьми, матрон солидной комплекции, обремененных объемными пакетами и сумками. Прыгать с платформы, как это сделали несколько парней спортивного вида, девчонки не решились. И высоко, и камни внизу…

– Эх, поймать бы этого дизайнера, да все уши ему оборвать! – приговаривала Ольга, спускаясь по вкривь и вкось приваренным перекладинам, держась за единственный поручень.

– Какого такого дизайнера? – переспросила Света Сопач, помогая подруге.

– Которому эта лестница в кошмарном сне приснилась. А может… это у меня голова от чистого воздуха закружилась, – Ольга не уставала болтать. – Прямо как пьяная стала!

Сбивая кроссовки на гравии насыпи, пошли вдоль путей до переезда, затем свернули – и по тропинке вдоль дороги под старыми липами. Мощные сверкающие иномарки изредка проносились, как в аэродинамической трубе, закручивая золотые и багряные вихри опавшей листвы. Они медленно шли, бороздя ногами шуршащую медь.

Ольга догнала идущую впереди Надю:

– А ты с папой говорила? Он знает, что мы всей толпой припремся? А то не разрешит еще…

– Да говорила, конечно, – ответила Надя. – Он беспокоится, что мы одни поедем. Надо, чтобы кто-нибудь из взрослых был. Сам он и в выходные дежурит.

– Да ну, с родителями! – махнула рукой Ольга. – Это не прикольно. Да что мы, дети малые? Сами разберемся. Я, например, вот сколько мяса для шашлыков намариную!.. – и она обвела вокруг на размах рук.

– Ну, намаринуешь… – кивнула Надя. – А то еще никто не поедет. Вдруг не согласятся?

– Еще как поедут. Пусть только попробуют не поехать! Всю оставшуюся жизнь жалеть будут, – она решительно мотнула своими пружинистыми кудряшками. – Да у нас все клево получится! Такой день рождения закатим, ни у кого такого не было! Плейер с динамиками мальчишки возьмут, да? танцы! шманцы! обжиманцы! А мы поедем в настоящей электричке, о! На природу! И пусть бедные студентики ходят по вагонам, песни поют… да такие жалостливые! Я бы сама пела!

– Если бы ты пела, то точно, миллионершей бы стала, – заметила Света. – Тебе люди будут платить, чтобы только молчала.

– Ладно, – согласилась Ольга. – А товаров-то сколько предлагают? Посуду можно одноразовую купить. И хозяйственные перчатки. И сеточки, чтобы белье стирать. И пятноставитель. И пятновыводитель. И сумки-самоходки. И часы-самоварки.

Ну, теперь ее не остановить.

Идти быстрым шагом совсем недолго. Дом прятался среди деревьев, заштрихованный графикой черных ветвей, редкими штакетинами забора. Теплое дерево стен затаенно дышало. В старой любимой бочке с дождевой водой кружились желтые кораблики налетевшей листвы. Жесткие сорняки пробились сквозь растрескавшиеся плиты дорожки. Бурые пятикилограммовые железяки (театральные грузы-«кирпичи» с Т-образной выемкой, их используют как противовесы в механике сцены) опять расползлись по саду. И раньше, в детстве, она замечала: по утрам, бывает, то за одним, то за другим тянется смятый росный след… Сколько ни загоняй обратно это стадо карликовых бронтозавров, никакого толку.

Дверь на веранду… ключ провернулся как-то не так… Но как он должен проворачиваться? Разве запомнишь. Их стол, легкий, садовый – выдвинут к середине. Сдвинуты три стула (будто кто встал только, ушел). Бутылка синего стекла чертит по столу голубоватые блики (может, три голубые девушки из сада зашли погреться, пропустить по глоточку?). Прилетел дубовый листок с письменами, паучок выткал прозрачный иероглиф.

Вроде, не так все стояло, когда уезжали в последний раз с папой? Но, похоже, больше ничего не тронуто. Следов вторжения нет. Все поблекшее, пропитанное одичалым духом заброшенности. Поднялась по лестнице, простонавшей каждой ступенькой, повозилась с замком, откинула вверх тяжелую крышку на чердак. Надо сбросить рюкзак, найти спрятанный ключ от электрощита. Переведя дух, сделала шаг в сероватую мглу. Через всю ее «мастерскую» с косым потолком-крышей, вполне просторную (конечно, если бы не была так загромождена), протянута веревка, на ней колышутся куски старой полиэтиленовой пленки. И этот… непонятный шорох… от нее? Показалось, это чей-то размытый силуэт, чуть колеблющийся на весу. Под ним лыжные ботинки, болтающиеся в воздухе. Черные, с красными вставками, с толстокожим выступом для креплений. Один шнурок развязался. По нему карабкается тибетский паучок-письмоноша. Что еще за спектакль? Она решительно отдернула занавес.

Повешенный на потолочной балке… монах?!

Адепт бон-язычества?

Грубое коричневое одеяние, сверху вниз черные иероглифы…

Шарахнувшись назад – едва не полетела в разверстый люк… Рюкзак на спине перевесил, потянул в бездну. Нет! Стоять-меня-бояться! – как говорит ее папа. Пересилив себя, пригляделась внимательно. Какой монах?! На сиденье стула с тонкими железными ножками притулились действительно… покоробившиеся от древности лыжные ботинки! Поставлен рулон уже использованного линолеума, держится за счет веревки, опирается на нее. Линолеум китайский, иероглифы по коричневой тканной основе. Ну и страшилище!