Делу Михаила Королева следователь посвятил несколько лет жизни. Он был лучшим специалистом в своей области, и ему не надо было учиться собирать доказательства: он их собрал много и все неопровержимые. Турчанинов был уверен, что Королев преступник. Верил ли он, что победит?

Это хотел знать и журналист.

– У вас были сигналы, что на развал дела брошены гигантские суммы?

– Мне говорили.

– Вы в это верили?

– Не очень. Дело получило большую огласку, и я думал, что это защитит от коррупции.

– Вы сейчас считаете себя наивным?

– Я верю в торжество добра.

– Кто поможет добру восторжествовать?

– Не понял вопроса.

– Кто сможет наказать Михаила Королева? Новый президент? Люди, обиженные Королевым? Бог, в конце концов?

– Без комментариев.

– Правда, что вам угрожали?

– Правда.

– Это сыграло роль в развале дела?

– Думаю, что Королев решал вопрос сразу многими путями. Один из них привел к победе раньше других. Угрозы просто не успели сработать.

– А если бы все затянулось, они бы сработали?

– Без комментариев.

– Угрожали только вам или вашей семье?

– Угрожали моим детям.

– Смертью?

– Да.

– Как вы думаете, угрозы были бы осуществлены?

– У меня есть доказательства, что раньше в похожих ситуациях они осуществлялись.

– Когда вы поняли, что дело проиграно?

– Когда первые три свидетеля отказались от показаний. Потом уже был настоящий снежный ком. Вещественные доказательства исчезали, задержанных отпускали под подписку о невыезде, и они немедленно скрывались за границей… Однажды из сейфа просто исчезли все бумаги. Вот так – взяли и исчезли.

– А вы были уверены в своих доказательствах?

– Абсолютно.

– Правда, что вы уходите из органов?

– У меня нет другого выхода. Я готов играть трагическую роль… А мою сегодняшнюю роль можно, с большой натяжкой, правда, но все-таки назвать трагической. Если я останусь в милиции после всего, что произошло, то это уже будет фарс. В нем мне играть неинтересно.

«И он улыбнулся. Это была грустная улыбка – мне кажется, следователь жалел нас с вами», – написал автор статьи.

На фотографии Турчанинов как раз улыбался. Марина смотрела на эту улыбку – да, это был главврач.

Всякое может быть в современной России. И свидетелей можно запугать, и любое дело развалить, но чтобы милиционер переквалифицировался в нейрохирурга… Нет, такое невозможно даже в нашей стране.

Но что же он делает в клинике?

Этот человек верит в торжество добра. Что он вкладывает в это понятие? Его жизнь была разрушена Михаилом Королевым, как и множество других жизней. Он считает Михаила Королева исчадием ада. Ведь он уверен, что Королев крал у бедных, приказывал убивать тех, кто стоял на пути, угрожал смертью его собственным детям, и эти угрозы не были пустыми – он осуществил бы их, если бы потребовалось. Но Королев сделал гораздо большее: он превратил правосудие в дешевую комедию, ушел безнаказанным, перевернул мир с ног на голову, утвердил грех как главный принцип мироустройства!..

Следователь потерял любимую профессию. Он хотел играть трагическую роль… А через год на Марину было совершено покушение.

Мог ли этот следователь общаться с ней в двухтысячном году? Как прежняя Марина должна была его воспринимать? И зачем он появился сейчас?! Каков его план?

Она почувствовала страшную усталость. Запах дыма усилился, где-то вдалеке рассмеялись мужчины.

Какая она одинокая! Как ее отец в последний год жизни.

«Может, встать на подоконник, да и упасть головой вниз? Может, его план именно таков?»

… Турчанинов оказался в клинике.

– Сейчас хотите подъехать? – Удивления в его голосе не было. – Да, приезжайте. Конечно, задержусь. Я в общем-то ждал вашего звонка, Марина.

Было уже десять часов, но небо оставалось светлым.

Когда въехали в парк, пошел дождь – вначале потихоньку, потом сильнее, сильнее; налетел резкий ветер, над парком встала черная грозовая туча. Сразу наступил глубокий вечер.

Марина узнала то место, в котором ей явилась влюбленная парочка, но сейчас она ничего не увидела. Даже стволов не было – наверное, все-таки упали.

Шины уютно шелестели по мокрому асфальту, шофер вел машину молча. Он чувствовал себя очень уставшим.

Этот человек впервые увидел Марину пятнадцатилетней девушкой. Она выбежала из дверей особняка, был теплый летний день, возможно, те же числа июля, что и сейчас; он подъехал за Михаилом Королевым и стоял у машины, курил.

Ворота в сад были приоткрыты, за ними виднелись газоны, пересекаемые искусственной извилистой речушкой с двумя полукруглыми мостиками и одним небольшим водопадом.

Он и раньше работал у богатых людей, поэтому не удивлялся ни садам, ни дворцам, ни горничным в белых фартучках.

Его собственная дача была в ста двадцати километрах от Москвы. Участок дали жене за беспорочную службу в бухгалтерии завода АЗЛК. Машины у них не было, ездили на электричках, за три года сумели выстроить лишь сарайчик для инструмента и летний душ. Дача была для работы. Они сажали там картошку, огурцы, клубнику, капусту. Сын возмущался, говорил, что с рынка все будет обходиться дешевле, но дело было не только в этих овощах.

Денег на другой летний отдых все равно не было. Старшая дочь еще застала советские времена – он раньше работал в милиции, и ему иногда выдавали путевки в санаторий на Черном море, сын же родился позднее и моря никогда не видел.

Дача позволяла убить лето. Кроме того, она была в красивом месте, там легко дышалось после Москвы. За их сарайчиком открывались бескрайние поля, а на краю горизонта стоял настоящий бор – густой и непроходимый, как в сказках. Там начиналась Калужская область.

Можно было часами идти в даль и не встретить ни одного человека. На пути попадались речки, овраги, поля, рощицы, боры, заколоченные, почерневшие от времени и ушедшие в землю по окна деревянные дома; в лугах стрекотала разная живность, низко носились стрижи, однажды даже промелькнул рыжий хвост лисы – но людей не было. Иногда он выходил на берег озера, садился среди душистых трав и думал: умирает все – его милиция, АЗЛК жены, земля, страна…

Когда он устроился шофером и охранником, стало намного легче. На строительство дома, правда, все равно не хватало, но зато они накопили на доплату и переехали в трехкомнатную квартиру.

Потом стали копить на ремонт.