сигаретами. Если стараться держаться от чего-то подальше, рано или поздно ты сорвешься — я убеждалась в этом несколько раз.

Каталина не могла и подумать, почему Джин начала делиться с ней своими самыми сокровенными мыслями. Возможно, это был дефект времени. Или же Джин просто начала ей доверяться. У нее никогда не было много друзей, а из близких назвать можно только Тони. И от одной мысли, что ни один из тех, кого Джин считает другом, не смог ее спасти, в горле Каталины встал ком и не намереваясь пропадать в ближайшие несколько часов.

— Кури.

— Что?

Теперь Каталина села, чуть согнув ноги в коленях и серьезно посмотрев на девушку.

— Кури. Прямо сейчас. Джин, жизнь настолько коротка, — Каталина зажмурилась, — ты даже не представляешь, насколько. И тратить эти золотые минуты на борьбу с тем, что может доставить тебе удовольствие — глупо.

— Ты говоришь так, словно тебе девяносто семь, — фыркнула Джин. Она открыла пачку, достала сигарету и покрутила ее в пальцах, разглядывая на фоне ночного неба и снежной мечущийся в разные стороны пелены. Ее руки едва заметно дрожали, но для Каталины, бессознательно стремящейся замечать любые изменения в Джин, это было видно очень ярко.

— Каталина Гринбруст, — продекламировала Джин, доставая и зажигалку, — дьяволенок с внешностью ангела, — девушка поднесла сигарету к губам, прикурила, затянулась и на лице ее выступило такое неподдельное наслаждение, что на душе Каталины стало чуть легче.

— Знаешь, я рада, что ты вытащила меня из комнаты, — заявила Джин, не сводя глаз с черного неба. — Мне кажется, даже полегчало. Наверное, это то исключение из правил, где стены дома не лечат, а калечат.

Каталина едва улыбнулась.

— Спасибо тебе, — проговорила она. — Спасибо, что помогла мне. То, что ты рассказала, оказалось очень важным.

— Значит, ты скоро уедешь? — с надеждой в голосе спросила Джин. Каталина молчала около минуты и, только когда брюнетка повернула в ее сторону голову, краешком губ выдохнув дым в небо, смогла ответить:

— Да. Я скоро уеду.

— Единственное мудрое решение за все время нашего знакомства, — проворчала Джин.

Голова Каталины начала кружиться. Она медленно вытянула перед собой руку и начала наблюдать за тем, как та покрывается рябью.

Ее время вышло.

Каталина в очередной (последний) раз взглянула на Джин, которая, словно дымка среди зимнего дня, просто начала растворяться в воздухе.

Девушка закрыла глаза, стиснув замёрзшие ладони в кулаки, и почувствовала, как все вокруг нее сгустилось, вызывая тошнотворные ощущения, а следом она опять очутилась в номере Люка. Куртки Джин на ней уже не было.

Она не спешила открывать глаза, чувствуя, как из-под закрытых век начинают течь слезы — горькие и болезненные. Ей хотелось навсегда остаться в параллельном вчерашнем вечере, остаться на стылой и продуваемой крыше в обществе Джин, чтобы никогда больше не принимать решений, ни о чем серьезном не думать и не бояться смерти — если застрять в одном дне, ты будешь жить вечно.

Следом за болью появилась злость на того, кто непосредственно повинен в смерти Джин. Подправилось это ощущение его невыносимым лилейным голосом:

— Добро пожаловать домой.

Каталина распахнула глаза, со всей ненавистью, на которую она только была способна, взглянув на Люка. Следом ее взгляд моментально метнулся к журнальному столику. Каталина не могла точно сказать, что она ищет, но ей просто хотелось выместить этот гнев, выплеснуть его на единственного человека — не человека, — который это заслуживает.

Люк проследил за ее взглядом, но ничего не успел сделать — эффект неожиданности сработал на «ура». Каталина метнулась к столику, заваленному газетами, журналами и, несомненно, письмами. Флешбеком перед взором пронесся почти такой же стол миссис Уолтер, письмо и печать с буквой «S». Сейчас все вставало на свои места. Каталина схватила нож для открывания писем и, выставив его перед собой, резко развернулась, почувствовав, как кончик ножа проехал по чему-то — совсем невесомо, но ощутимо.

Люк Сеера отпрянул назад, пальцами скользнув по тонкому порезу поперек его груди, который начал медленно набухать и выблевывать из себя кровь.

Его взгляд изменился. Он видел перед собой уже не веселую и милую девушку, а Каталину Гринбруст, ту, которая впала в глубокое отчаяние, ту, в чьих глазах внахлест трещали ненависть, отвращение и гнев. Такой расклад ему не нравился — он любил наблюдать лишь за животным, первобытным страхом.

Каталина словно отключилась. Она перекрыла любые потоки информации из внешнего мира, сосредоточившись исключительно на своих чувствах, эмоциях и инстинктах. Девушка дернулась вперёд всем телом, но Люк увернулся, перехватив ее за руки и с силой, свойственной, видимо, исключительно демонам, швырнул девушку в сторону. Каталина пролетела через всю комнату и, впечатавшись в стену у двери и выронив нож, обмякла и рухнула на пол.

— Нет! — закричал Сеера, в мгновение оказавшись рядом с Каталиной и размашисто ударив ее по лицу, приводя в чувства. — Ты должна умереть не здесь!

Тело ломило так, будто по нему проехался грузовик. Щека пылала. Каталина ощущала, как пол под ней покачивается и плывет, в ушах раздавался невыносимый звон. Она с трудом приоткрыла глаза, наблюдая перед собой размытую фигуру Люка. Рука непроизвольно начала ощупывать место вокруг себя в поисках ножа, но Сеера резко встал на кисть девушки ногой, с силой вжимая ее в пол. Каталина закричала — боль была невыносимой. Ей показалось, что каждая косточка ладони и пальцев надломилась или треснула. Сеера схватил ее за волосы и потянул наверх, вызвав очередной и нескончаемый приступ боли. С большим трудом Каталине удалось подняться на ноги и ещё с бо́льшим — удержаться на них. Она прижалась пульсирующей от удара спиной к стене и подняла глаза на Сееру — вышло это совсем не с первой попытки.

С ним что-то происходило, какие-то изменения. Каталина постаралась изо всех сил сфокусировать взгляд на мужчине, но смогла разглядеть лишь то, как его глаза из черных превратились в ослепительно красные, пылающие, как горящие угли. От глаз вниз пошли черные нити, лицо его начало удлиняться, и в этот момент Каталина осознала — демон принимает свое истинное обличье. Убить его была возможность лишь в человеческом виде. Она не смогла. Она проиграла очередную и, наверное, самую важную схватку в жизни.

Все это — желание возродить канувший в прошлое журнал, уверенность в своих силах, стремление добиться справедливости, новые — прекрасные — люди, с которыми довелось познакомиться, — уже не имело никакого значения. Проигрыш. Вылет из финала. И позорная, такая нежеланная смерть.

И тут раздался выстрел — он переборол звон в ушах Каталины, эхом