в совокупности своей образуют нечто подобное отснятым, но еще не смонтированным кадрам киноленты. Эти кадры добавлены к главам, которые никакого отношения к путешествию Мариньолли и к странам Востока не имеют. Так, глава “О сотворении мира” украшена сжатым описанием миссии Мариньолли к великому хану; глава “О рае” содержит справку о четырех великих реках мира; в главу “Одежда наших прародителей” вписаны совершенно реальные сведения об индийских и китайских тканях и т. д.

Подобный способ изложения географического материала, не способствующий ни целостности, ни ясности повествования, и навлек на автора различные нападки, далеко не всегда, впрочем, справедливые и обоснованные. Спору нет, “Путешествие на Восток” Мариньолли — произведение менее интересное и менее ценное, чем “Книга” Марко Поло или “Описание чудес” Журдена де Северака. Но оно подкупает читателя ненасытной любознательностью, которую автор проявляет на каждом шагу, часто в детски наивной форме. Мариньолли — это средний человек своего века, и его заблуждения и промахи типичны для не слишком образованных и безмерно простодушных современников Боккаччо и Петрарки.

Географические рассуждения Мариньолли, которые ставят его ниже Монтекорвино или Псевдо-Бурхардта, вызвали пренебрежительные оценки географов XX в. И тем не менее как раз это произведение среднего человека середины XIV в. свидетельствует, что в сознании европейцев произошли в то время необратимые перемены. Мариньолли с раздражением опровергает своих предшественников, категорически утверждая, что нет и не может быть на свете псоглавцев и людей, “ногой своей делающих тени”. При этом он опирается не на авторитеты, а на свой собственный опыт.

Мариньолли весьма часто прибегает к Библии, поминутно на нее ссылается, но порой такие ссылки воспринимаются как литературный прием, нужный автору, чтобы не пугать читателя, когда речь идет о явлениях странной восточной действительности. В этом отношении особенно показательны описания Цейлона. Если отбросить ссылки на Библию, если заменить Адама Буддой, то без труда можно убедиться, что автор описывает совершенно реальную флору этого тропического острова, реальные буддийские святилища, реальные обычаи буддийских монахов. Во многом цейлонские фрагменты Мариньолли перекликаются с очерками Цейлона такого автора, как наш выдающийся соотечественник И. П. Минаев.

Богемская хроника была написана Мариньолли на латинском языке, качество которого Г. Юл охарактеризовал словами “bad badness” (“худая худость”).

Как мы уже отмечали, богемскую хронику Мариньолли открыл в 1768 г. Гизеллий Добнер. Он напечатал ее в томе III собрания источников по истории Чехии[168]. Любопытно, что современники Добнера не обратили внимания на восточные фрагменты хроники Мариньолли.

Открыл их в 1820 г. чешский историк Я. Мейнерт, который посвятил специальную работу разбору этих “вставных новелл” Мариньолли.

В 1882 г. в Праге вышло повторное издание богемской хроники Мариньолли, осуществленное Иосифом Эмлером.

Весьма совершенный английский перевод восточных вставок этой хроники выполнен Г. Юлом в его труде “Cathay and the Way Thither”.

Настоящий перевод осуществлен по изданиям Добнера и Эмлера с учетом поправок Г. Юла и А. Кордье.

Заключение

Мариньолли возвратился в Европу в 1353 г., а к 1370 г. вся система сквозных трансазиатских связей, созданных в XIII в., пришла в полное расстройство в ходе окончательного распада монгольских улусов.

Еще в 40-х годах XIV в. из этой системы выпало иранское звено, которое в конце XIII в. и в первые два десятилетия XIV в. было одним из важнейших узлов в сети великих караванных дорог Востока. “Распад государства Хулагидов, — пишет И. П. Петрушевский, — был подготовлен ростом классовых противоречий и феодальной раздробленности. После смерти Абу Саида (1335 г.) в течение нескольких лет происходили междоусобные войны между группировками феодалов... Все эти группировки боролись за власть, выдвигали марионеточных ханов из числа Чингизидов”[169].

Бесконечные распри иранских феодалов, фактический распад державы Хулагидов да множество мелких эмиратов, невиданный расцвет разбойничьего промысла на всех дорогах страны — все это привело к быстрому упадку торговли и к угасанию деловой активности в ее главных центрах — Тебризе, Султании, Исфахане, Кашане, Йезде и Ширазе.

Деятельность католических миссий стала небезопасной. Если прежде францисканцы и доминиканцы “архиепископства Султании” свободно вели пропаганду “истинной веры”, уповая на поддержку иль-ханов и их вазиров и наместников, то теперь они вынуждены были приспосабливаться к неустойчивой и враждебной для них обстановке, которая с каждым годом ухудшалась.

Миссии в Иране к 1350 г. фактически исчезли, и одновременно не стало на дорогах Ирана торговых агентов генуэзских комменд и венецианских коллеганц.

Не случайно около 1340 г. венецианские купцы предприняли попытку проникнуть в Индию в обход Ирана, через Чагатайский улус, Памир и горные проходы Гиндукуша[170]. Но и в Чагатайском улусе внутренние смуты настолько усилились в 40—60-х годах, что пути в Индию и Китай через Мавераннахр и Семиречье стали столь же опасными, как и дороги Ирана.

В третьей четверти XIV в. всеобщая смута охватила и Золотую орду. “Несколько десятилетий непрерывных феодальных войн внутри Золотоордынского государства, — пишет А. Якубовский, — подорвали хозяйственную мощь страны, и в частности богатую ремесленную промышленность золотоордынских городов, настолько, что караванная торговля юго-восточной Европы лишилась одной из важнейших своих производственных баз... Едва ли... Бальдуччи Пеголотти, сказавший про рынки Сарая и Ургенча, что здесь можно получить все, что может заинтересовать европейского купца, повторил бы это снова в 60—70-х гг. того же века”[171].

Вторжение турок-османов в Европу и гибель в 1375 г. Киликийского государства вызвали расстройство старой системы связей в восточном Средиземноморье.

На крайнем Востоке, в Китае, в ходе минской революции 1368 г. монгольское владычество было свергнуто и старые связи с западными монгольскими улусами оказались совершенно разорванными.

Начался новый этап в истории народов Азии, малоблагоприятный для международной торговли. Последующее вторжение турок в Европу окончательно нарушило всю систему контактов Запада и Востока в восточном Средиземноморье, где Генуя, былая владычица морей, утратила во второй половине XV в. все свои опорные базы, включая Перу и Кафу. В Европе возникли новые очаги заморской экспансии, откуда предприняты были в XV — начале XVI в. успешные поиски новых морских путей в Индию и Китай.

Но торговое и орденское проникновение по путям, проложенным итальянскими купцами и их компаньонами из францисканского и доминиканского орденов, было приостановлено. Лишь полтора века спустя азиатский Восток вновь стал объектом нового вторжения с Запада, несравненно более тягостного и длительного, которым открылась эра колониализма.

Вместе с тем нельзя не отметить, что неутомимые странники, которые в XIII—XIV вв. исходили весь Ближний и Средний Восток и добрались до крайних рубежей Дальнего Востока, раздвинули завесы, которые отгораживали средневековую Европу от этой части