– Только на этой неделе, – почему-то шепотом ответила она.

Мелисса в радостном возбуждении хлопнула в ладоши:

– А ты знаешь, когда я в последний раз могла пойти и вот так тихо посидеть в баре?

Она покачала головой.

– Вот именно: никогда! Считается, что женщины не ходят в бар. А если ходят, то это алкоголички или те, что ищут секса или ходят от одиночества и ищут компании, чтобы какой-нибудь идиот подсел и стал из вежливости болтать ни о чем. Очень надо, когда я пришла спокойно посидеть одна и отдохнуть! Когда ты мужчина, никто не навязывается к тебе в компанию, если ты сам того не хочешь. А ты что скажешь? – Мелисса усмехнулась и глотнула пива.

– А я узнала, что Майк до боли в груди ненавидит свою работу – офис действует ему на нервы. А еще, что к своей матери он относится нормально, а с отцом не ладит, с друзьями он банда, он втайне от меня курит, что некоторым женщинам с ним неловко, что многие им незаслуженно пренебрегают, а одна мамаша в школе, Полли Горман, положила на него глаз.

– Полли Горман! – рассмеялась Мелисса, закидывая голову. – Да Майк и не посмотрел бы на нее.

– Верно, – подтвердила она, посасывая пиво. – По крайней мере, сегодня точно не посмотрел.

Мелисса хохотнула, и они чокнулись кружками.

– Но я узнала кое-что еще, – продолжала она. – Это другой мир, правда?

– Да, когда надеваешь их обувь, попадаешь в мужской мир, – кивнула Мелисса, мигом сделавшись серьезной.

– Нет, не совсем так, – возразила она. – Когда я надеваю туфли Майка, я попадаю в его мир. В жизнь Майка. Я ожидала, что пойму, каково быть мужчиной, но узнала, каково быть собственно Майком. Я почувствовала, как он себя чувствует, когда, например, входит в комнату, и как он реагирует на окружающих. Мир для нас один, но в то же время другой. Мы живем вместе, но каждый по-своему. Надев его туфли, я взглянула на жизнь с другой стороны, с другой точки зрения. Знакомые вещи стали выглядеть иначе. Я стала получать другой опыт, у меня возникли другие реакции. Но объяснить, что значит быть мужчиной, не проще, чем объяснить, что значит быть женщиной.

– Я вполне могу объяснить, что значит быть женщиной, – задумчиво замечает Мелисса.

– Вот этой женщиной. – Она тычет кружкой Мелиссе в грудь.

– Может быть, – соглашается та.

– Я не могу выразить его жизнь в словах. Это не то, что кто-то говорит или делает, это ощущение.

– Ну, еще по одной на дорожку? – вдруг вмешивается бармен.

– Почему бы и нет? – одобряет Мелисса.

– Лишь бы жена не узнала, – прибавляет она, и они хохочут, – меньше знаешь, позже состаришься.

Две женщины у бара, ожидающие свой заказ, смотрят на них со злостью и презрением.

– Набрались, забулдыги, – бубнит одна из них.

Когда через несколько дней Майк возвращается домой, она прижимается к нему крепко-крепко.

– Что такое, – бормочет он, роняя на пол сумку с клюшками, обнимает ее и целует взасос.

– Я люблю тебя, – шепчет она, – спасибо за все, что ты для нас делаешь. За то, что мы видим, и еще больше за то, что нет.

Она лежит на спине, вытянув руки по швам, и ее задвигают глубоко в аппарат МРТ, точно в гроб. Наушники должны помочь ей расслабиться, отвлечься от давящих со всех сторон стенах и потолке, что нависает над самым ее носом. Наверное, это сродни ощущениям человека, которого хоронят заживо. Раньше она и не догадывалась, что страдает клаустрофобией, но сейчас, когда ее заталкивают в эту узкую трубу, ее сердце бешено стучит, и хочется закричать: «Стойте!» Хочется вскочить и бежать, но нельзя. Это ее последний шанс выяснить, что с ней неладно. Все прочие исследования были безрезультатны, а ей становится все хуже и хуже. Вначале она чувствовала постоянную усталость. Потом стала забывчива, рассеянна и нервозна, но анализ крови, назначенный терапевтом, не выявил ни дефицита железа, ни проблем со щитовидной железой – ничего. Может быть, это упадок сил вследствие напряженных забот о малышах, как у всех молодых родителей.

Но состояние ее ухудшалось. Ей стало трудно говорить и двигаться. Что-то произошло, и ее мозг утратил способность посылать четкие сигналы телу. Вот так она и оказалась в аппарате МРТ, с надеждой, что все-таки у нее нет ничего серьезного, возможно, ерунда какая-нибудь, которую легко исправить, но которая докажет, что она не может контролировать свое поведение.

Когда они обратились к доктору Харти, он сразу заподозрил проблемы с мозжечком. Мозжечок отвечает за координацию движений мышц, регулирует осанку и равновесие. Без мозжечка человек тоже может двигаться, но движения его неуверенны и неуклюжи – как раз ее случай.

За столом у нее постоянно падали бокалы – как свои, так и чужие. То, что поначалу вызывало смех, со временем стало вызывать раздражение, особенно у мужа, с которым они даже ссорились. Она была в курсе своей неловкости, и на первых порах он проявлял терпение, а потом, как бы она ни старалась сосредоточиться, поделать ничего не могла. Ее просто шатало из стороны в сторону как пьяную. Бывало, хочет она поставить тарелку на кухонный стол, но обязательно промахнется – тарелка летит на пол и разбивается. Конфузы случались без счета: однажды она даже вывалила ужин мужу на колени. В другой раз она захлопнула дверцу посудомоечной машины, не задвинув на место поднос с тарелками, и перебила кучу посуды.

Она могла сунуть курицу в пищевой пленке под мойку, а рулон этой самой пленки в холодильник. Поставить туда же горячий чайник, а пакет молока оставить возле тостера. Она ехала в торговый центр, парковалась, шла за покупками, потом возвращалась домой на такси, забыв, что ее машина на парковке. Она путала школьные ланчи, а однажды почистила зубы мазью от герпеса.

За рулем ее преследовали мелкие аварии. Она притиралась к стенам, сносила боковые зеркала с обеих сторон бесчисленное количество раз, дав задний ход, таранила бампером фонарные столбы. Чаще всего это проходило незаметно для нее самой, и лишь вечером муж, осматривая машину в поисках свежих повреждений, обнаруживал следы ее неуклюжести. Но виноваты обычно оказывались другие водители.

Ее кожа приобрела сходство с их автомобилем. Ее испещряли порезы, ссадины от кухонного ножа, ожоги на пальцах от духовки, горячих кастрюль и сковородок. На бедрах багровели кровоподтеки – она налетала на острые углы, отдавленные ногти на больших пальцах ног раз за разом чернели и сходили, локти ее страдали от дверных косяков, лодыжки – от дверей машины. Когда начались проблемы с речью, она уже не могла ни рассказать какой-то случай, ни просто правильно построить предложение. Она то и дело забывала слова. Врач тогда решил, что у нее патология лобной доли мозга, которая отвечает за самосознание личности, поведение, эмоции, речь и концентрацию, способность формировать суждения, находить решение проблем. А она бы списала свои симптомы на бессонницу и нервное истощение. Ночью тревожные мысли не давали ей уснуть. Ее страшно беспокоило то, что происходит с ней и ее мозгом.