частности, что рабочие стекольного завода в пригородном поселке Васильево делали небольшие партии елочных украшений для сбыта, а также для себя, своих родных и знакомых. Начиная с 1960-х годов электрические гирлянды с лампочками из стекла изготавливали в цехах ширпотреба целого ряда казанских предприятий.

В 1950-е годы большой популярностью пользовались монтированные стеклянные изделия – русская модификация елочных украшений из Богемии. Они представляли собой соединенный стальной или медной проволокой стеклярус, монтированный в разнообразные, обычно геометрические формы. Это были и различные декоративные подвески (цветочные корзины, венки, звезды, цветы), и изображения предметов обихода и быта (стулья, столы, качели, люстры, велосипеды, сумочки и пр.), а с конца 1950-х годов – спутники и ракеты. В связи с тем, что эти игрушки по внешнему виду чем-то напоминали люстры, их иногда называли «дворцовыми люстрами».

Постепенно стеклянные елочные украшения стали вытеснять и даже замещать изделия, изготовленные из других материалов.

Однако несмотря на очевидные успехи, достигнутые в области производства и усовершенствования советской елочной игрушки, фактически вплоть до 1970-х годов на советских елках по-прежнему оставалось еще много немецких и отчасти чешских игрушек, как сохранившихся с дореволюционных времен, так и ввезенных в страну позднее, особенно после окончания Второй мировой войны. Импортные игрушки считались лучшими, и их было сложно достать. Одна из моих коллег вспоминала, что, когда ей было пять лет, в середине 1960-х годов, ей подарили большую коробку немецких стеклянных елочных украшений. Она рассказывала, с каким трепетом открывала ее каждый раз, как любовалась ими, как боялась разбить, зная, что таких игрушек у нее «уже никогда больше не будет»384.

Хрущевская «оттепель» породила новые эстетические каноны, куда следовало «вписать» и советскую елку. Причем «вписать» в самом прямом смысле этого слова: строительство хрущевок, развернутое на основании постановления Совета министров СССР «О развитии жилищного строительства СССР» (1957), и курс на «минимализацию» советского жилья потребовали экономичного использования пространства советской квартиры. Мода на минималистскую эстетику нашла свое отражение в наборах мини-игрушек, которыми украшали ставившиеся на стол мини-елки, обычно искусственные. Такие игрушки были популярны и востребованы вплоть до конца 1960-х годов. Елка старого образца в свете идеологического движения за «новый быт» часто расценивалась как нечто мещанское и рудиментарное. Она стилистически не соответствовала новому минималистскому интерьеру, да и просто не помещалась в маленьких «хрущевских» квартирах с их низкими потолками.

Со второй половины 1960-х годов производство елочных игрушек в СССР было поставлено на поток385. Произошел переход от полукустарного к машинному изготовлению елочных украшений. Он сопровождался внедрением новых технологий и материалов (пластмасса, поролон), максимальным упрощением ассортимента и постепенным переходом от игрушки тематической к игрушке абстрактной. С развитием фабричного производства и приходом моды на минимализм и авангард советские елочные украшения максимально стандартизировались и утратили свое художественно-стилевое своеобразие. Советская игрушка теряла свою уникальность и в форме, и – во многом – в содержании. Со временем она перестала отражать и пропагандировать уникальный советский исторический и политический опыт и утратила свое значение в качестве одного из существенных инструментов советских воспитательных практик. В 1970-е годы игрушки с явной советской символикой уже не производились. В 1980-е годы прилавки советских магазинов были завалены типовыми серийными игрушками, не отличавшимися оригинальным дизайном, – шариками с золотым и серебряным напылением, разноцветными шишками, как бы обсыпанными снегом, сосульками, колокольчиками.

О подлинном возрождении елочно-игрушечного производства в нашей стране можно говорить лишь применительно к рубежу 1990–2000-х годов, когда произошел возврат от использования стеклодувных автоматов к ручному уникальному способу выдувания игрушек, наполнению их определенным смысловым содержанием и использованию лучших традиций отечественного народного промысла.

Однако по своему убранству елка еще долгое время продолжала оставаться «советской», и, как это не парадоксально, в частной сфере гораздо дольше, чем в публичной. Комплекты игрушек, которыми украшались общешкольные елки или елки в домах пионеров, постоянно и существенно обновлялись; они были более подвержены требованиям елочной моды, скажем моды 1970-х на однотипные шары, сосульки и шишки. Кроме того, на больших елках трудно было что-то рассмотреть – главным оказывалось «общее» впечатление. Это «общее» впечатление складывалось как из сознательно и целенаправленно заложенных в елочное убранство идей, значений и смыслов, так и из умения, желания и возможности их «прочитать», осмыслить, присвоить и понять. Именно поэтому проблема интерпретации елочной игрушки как текста представляет собой одну из важных исследовательских задач.

Аэростат; стекло, цветной лак; 1930–1940-е гг. Из коллекции Л. Блатт

Глава 5

Советская елочная игрушка как текст: проблемы «написания», «прочтения» и интериоризации

Милый друг, иль ты не видишь,

Что все видимое нами —

Только отблеск, только тени

От незримого очами?

Владимир Соловьев. 1892

Известно, что каждая культура наделяет вещи своим смыслом и, соответственно, имеет «свою “картину” их образов»386. Образы вещей в разных культурах и их прочтения могут быть идентичными, накладывающимися, совпадающими, а могут существенно отличаться и даже прямо противоречить друг другу. Создатели вещей (в самом широком смысле этого слова) в той или иной степени всегда стремились заставить потребителя увидеть и «прочитать» за «инструментальностью» вещи некое предписанное и приписанное ей символическое значение. В наивысшей степени это касалось тех предметов, которые были семантизированы изначально, тех вещей, чья знаковая, «духовная» сущность оказывалась гораздо более важной, чем сущность «вещная», материальная387. К этой категории вещей, без всякого сомнения, могла быть отнесена и елочная игрушка как неотъемлемая часть рождественского/новогоднего ритуала, которая организовывала новогоднее/рождественское пространство в его «вещном» измерении. Елочные игрушки как бы «встраивали» елку в пространство праздничной культуры благодаря высокой степени символичности, которую невозможно было оспорить и сложно чем-либо заменить388.

Елочная среда со всеми присущими ей компонентами всегда выступала как объект сознательного моделирования и достаточно жесткого властного управления и по существу являла собой прямое отражение и воплощение политико-воспитательных канонов, норм и практик. Однако те, кто покупал елочные игрушки, украшал ими елку, разглядывал их, отнюдь не следовали указаниям слепо. Они прочитывали елочный текст по-своему, по-своему его интерпретировали, наделяли его своими собственными смыслами и значениями. При восприятии и «прочтении» елочной игрушки действовал особый «механизм избирательности», когда люди упорно не замечали того, что, по мнению устроителей елки, они должны были увидеть, и видели то, чего никто от них не ожидал. Особенно отчетливо это просматривалось в случае с детским пониманием елочно-игрушечного текста.

Исходя из всего вышесказанного, изучение елочной игрушки требует рассмотрения ее по крайней