Рис. 10. Карта распространения серебреников Владимира Святославича, X в.

Однако и сама торговля со Скандинавией Русью велась как минимум отчасти через западнославянское посредничество. Выше уже отмечалось славянское присутствие как в шведской Бирке, так и на острове Готланд. Аналогичная ситуация имела место и в Дании: «Любопытно, что импорт из Киевской Руси — редкая вещь в Дании, как отмечает датский археолог М. Андерсен, — в Роскильде оказывается напрямую связан с торговым поселением балтийских славян». Изучая торговые связи славян и скандинавов, немецкий исследователь А. Пауль пришел к следующему выводу: «Примечательно, что колонии балтийских славян в Скандинавии зачастую выказывают близкую связь этих колонистов с Киевской Русью и, очевидно, указывают на то, что колонизация Скандинавии осуществлялась группами балтийских славян, поддерживавших активные связи с Русью и часто плававших в Восточную Европу»{290}.

Как показывают данные археологии, путь «из варяг в арабы» возник раньше пути «из варяг в греки» и играл гораздо большую роль в жизни Северной Европы. Обычно время формирования Балтийско-Волжского пути определяется по древнейшему комплексу Старой Ладоги, основанной около 750 г. Однако основание торгово-ремесленного центра — это не возникновение торгового пути, а показатель начала его интенсивного функционирования. Само же начало складывания Балтийско-Волжского пути, как справедливо отметил В.Б. Вилинбахов, следует связать с началом прилива восточного серебра в Европу в конце VI в., а уже в VII в. китайские источники упоминают о янтаре, привозимом в Поднебесную из Хорезма, куда он попадал, видимо, с берегов Балтики. Весьма показательно, что самое первое упоминание о янтаре в арабской литературе (сочинение Абу Юсуфа ал-Кинди, написанное в первой половине IX в. и дошедшее до нас в передаче Бируни) связывает его со славянами: «Янтарь это смола… происходящая от деревьев, растущих в стране славян, по берегам одной реки. Вся она [смола], которая падает с тех деревьев в воду, твердеет и плывет в море.

[Потом] волны морские выбрасывают ее на берег»{291}. Славяне в ту эпоху за единственным исключением не жили в районе месторождения янтаря на Балтике, и тот факт, что мусульманские авторы считали, будто этот минерал происходит из их страны, говорит о том, у кого именно они его покупали.

Крупнейшим центром на пути «из варяг в арабы» в Восточной Европе стала Старая Ладога. Проводивший там раскопки Г.С. Лебедев так характеризует международное значение этого города: «Хронология строительных горизонтов… охватывает время с середины VIII до X в. Уже во второй половине VIII — начале IX в. Ладога стала крупным центром международной торговли. Клады арабских дирхемов (786, 808, 847 гг.), средиземноморские стеклянные бусы, передневосточный “люстр”, балтийский янтарь, фрисландская керамика и резная кость характеризуют масштабы связей Ладоги»{292}. Когда впоследствии начал функционировать путь «из варяг в греки», этот город вообще оказался в очень выгодном положении на пересечении двух торговых путей. Неизбежно преувеличенные слухи о купцах с далекого севера Европы дошли до исламского мира, и в первой половине X в. Масуди в своей книге сообщает следующее: «Русы — многочисленные народы, имеющие отдельные виды. У них есть вид, называемый Луда'ана. Они самые многочисленные, посещают для торговли страну Андалусию, Италию, Константинополь и хазар»{293}. Норманисты пытаются толковать это название то как искаженное урмане, то как лордманны, однако гораздо ближе к приведенной Масуди форме стоит слово ладожане, обширные торговые связи которых подтверждаются археологическими данными.

Следует отметить, что результаты раскопок в Ладоге норманисты активно пытаются использовать как свою козырную карту для доказательства скандинавского происхождения Руси. На основании трех вещей, интерпретируемых им как скандинавские, Г.С. Лебедев радосто заключает: «Эти находки свидетельствуют, что скандинавы входили в состав постоянного населения Ладоги с момента возникновения открытого торгово-ремесленного поселения около 750 г.»{294}. Утверждение о том, что славяне и скандинавы практически одновременно появились в регионе Ладоги стало общим местом в рассуждениях норманистов. Наиболее прямолинейные из них вообще утверждали, что славяне пришли на север Восточной Европы поздно, когда Приладожье уже было подчинено норманнам, и потому были вынуждены признать их господство{295}. Путем такой чисто умозрительной конструкции они пытались решить вопрос об упоминаемой летописью варяжской дани в условиях полного отсутствия каких-либо данных, подтверждающих зависимость восточных славян от скандинавов в ту эпоху.

Однако реальные факты опровергают тезис о первоначальном появлении скандинавов в районе Ладоги или хотя бы об их появлении одновременно со славянами. В коллективной статье в соавторстве с другими отечественными норманистами все тот же Г.С. Лебедев был вынужден по-другому расставить акценты: «В древнейших слоях Староладожского городища, относящихся к 750–830 гг. (горизонт Е3), встречены немногочисленные вещи северного облика. Появление первых норманнов в нижнем Поволховье в 840–850 гг. (горизонт Е2) выдают некоторые культовые вещи, которые не могли быть предметом торговли…»{296} Таким образом, время появления первых норманнов в Ладоге оказалось почти на сто лет более поздним по сравнению с тем, которое было заявлено Г.С. Лебедевым в одиночку. Однако даже не это главное: в 2 км к северу от этого города было открыто славянское городище Любша, основание которого этим же археологом датируется последней четвертью VII — первой половиной VIII в. и которое, следовательно, примерно на полвека старше Ладоги{297}. Сами скандинавские саги, неоднократно упоминающие о том, что Ярослав Мудрый отдал Ладогу в вено своей жене, шведской принцессе Ингигерд, за исключением более поздних так называемых «лживых» саг, не упоминают о том, что этот город до этого принадлежал скандинавам или хотя бы был ими населен. Отечественные норманисты, тенденциозно толкуя летописное сказание о призвании варягов в 862 г., постарались подыскать ему в Ладоге археологическое соответствие: «Впервые в низовьях Волхова появляется немногочисленная группа постоянных скандинавских поселенцев, — двор конунга, его стража. В урочище Плакун близ Ладоги сохранилось обособленное кладбище норманнских пришельцев, существовавшее в 850–925 гг. Заупокойные дары этих комплексов свидетельствуют, что погребенные здесь люди не отличались особой знатностью»{298}. Выше уже было приведено свидетельство одного из авторов данной статьи, признававшего, что чисто скандинавским был только один могильник из урочища Плакун. Всего в урочище зафиксировано восемнадцать весьма невыразительных насыпей, высота которых редко достигала даже 0,5 м{299}. Для сравнения отметим, что даже сейчас высота знаменитой «Олеговой могилы» составляет около 10 м, а первоначальная ее высота оценивается приблизительно в 14 м. Когда пятнадцать насыпей было изучено, оказалось, что в пяти насыпях погребений вообще не было, а одно содержало женское трупосожжение{300}.