Пошла ты к черту из моей головы, Миллер! Ты не моя, не моя давно, а я все еще каждый божий день мысленно спрашиваю у тебя, почему ты сделала это.

Я тебя отпустил, но ты не ушла. И хотя тебя нет рядом, и пусть я не слышу твой голос, не получаю от тебя сообщений, ты не ушла.

Ты всегда где-то рядом, Миллер. И эта дурацкая афиша — лишь очередное доказательство.

Исчезни из моей жизни, прошу тебя. Дай мне свободу, Жень! Я стал другим, у меня другая. Отпусти меня совсем. Ведь ты не любишь, не скучаешь, не раскаиваешься в прошлом. Не считаешь это все ошибкой.

Отпусти меня, Жень… Я так больше не могу.

Глава 24

Женя

— Все свободны до завтра. Кроме Миллер. Задержись-ка, — подумав, добавляет Макар.

И это странно. Он уже давно делает вид, что ничего не было. Прекратил угрожать, оставил мои роли мне, более того, даже выбрал меня для исполнения главной роли в премьере. Хотя в момент наших отношений отказывался делать это. Он не разговаривает со мной за пределами зала, не звонит, никак не напоминает о себе. С представительницами серпентария я особо не общаюсь, но слышала краем уха, что пока худрук никому не достался. Хотя девочки определенно прикладывают усилия в попытках заполучить главного мужика театра.

Когда Макар намекает, что мне надо задержаться, среди наших змеек начинается шум. Не понимают, наверное, почему стараются они, а на тет-а-тет зовут меня. Я бы предпочла избежать разговоров, но Макар по-прежнему остается моим руководителем, и отказаться я не могу.

Дожидаюсь, пока все покинут зал, только потом спускаюсь со сцены и сажусь через одно кресло от Макара. Этот метр расстояния нужен мне для защиты от него.

Я все еще его боюсь, хотя причин за последнее время не было. Один раз, еще несколько недель назад, звонил Самойленко. Он хотел знать, обижает ли меня Макар после той их драки, и получил отрицательный ответ. Я не соврала, а говорить Яну о том, что меня все это очень беспокоит, смысла не вижу. Он и так сделал для меня слишком много, хотя я до сих пор не понимаю, зачем ему понадобилось избить Макара. Что он хотел этим сказать? Что борется за справедливость и возмездие? Я так и не узнала, но Макар однозначно изменился после встречи с кулаками Яна.

— Слушаю, Макар.

— Тебе понравилось, как получилась афиша?

Забыла совсем о ней. Это же была еще одна невероятная идея худрука — меня, как исполнительницу главной роли в новом спектакле, сделать «лицом» грядущей премьеры, а это самое лицо разместить на рекламных конструкциях в качестве афиши. Мол, глаза у меня шикарные и привлекают внимание. Может, оно и так, но я внимания не хотела сейчас.

— Красиво получилось, Макар, — врать не собираюсь, но и радости никакой у меня нет по этому поводу.

— Ты как будто и не рада.

Бинго! А ты, Макар, не так и глуп, как иногда прикидываешься.

Рука моего бывшего вдруг ложится на спинку того стула, что разделяет нас, а пальцы почти касаются моего плеча. Мне не нравится, что он пытается сократить это расстояние.

— Макар, давай не будем отнимать время друг у друга. О чем ты хотел поговорить?

— Ты торопишься? — Макар косится на меня удивленно, словно не думал, что я буду стараться минимизировать время нашей беседы.

Смотрю на него сейчас и думаю: как я влюбилась в него раньше? Да, внешность привлекательная, да, старался быть романтиком первое время, но ведь его замашки командира и потребителя в отношениях были заметны уже тогда. Почему я позволяла ему с самого начала так обращаться с собой? Приезжала по его желанию, оставляла в покое, когда он хотел побыть в одиночестве или надраться с друзьями. Терпела то, что он не интересовался моими чувствами, не спрашивал, о чем переживаю. Не поехал в мой родной город, когда мне нужна была поддержка в день смерти отца. Он всегда ставил меня ниже остальных своих желаний и привычек, но поняла я это слишком поздно. Только тогда, когда открывала дверь в кабинет врача…

— Макар, говори, что хотел.

— Ты получила роль своей мечты, — начинает он.

— Спасибо. Я рада, что ты по достоинству оценил меня.

— Ты действительно хороша, Миллер. Я погорячился, когда сказал, что таких актрис сотни. Ты особенная.

Слишком сладко поет. Я уже этим песням не верю. Давно ли он понял, что я особенная? В день нашей ссоры он говорил совсем другое. Никогда не забуду те обидные слова, брошенные мне в лицо.

— И?

— Что и, Женя? В твоей жизни все наладилось.

Наладилось? Серьезно? Я б его ударила сейчас чем-нибудь за такие слова. У меня наладилось? Я реву каждую ночь, оплакивая то, что лишила своего ребенка жизни. Оплакиваю свое будущее, ведь теперь никто не знает, смогу ли я иметь детей. Казню себя за то, что два года назад выбрала карьеру и предала самого лучшего человека на свете, променяв его на сомнительное счастье. Театр, театр, театр. Все мои мысли были лишь о нем, я считала, что театр в разы важнее всего остального.

А что в итоге? Где тот мужчина, музой которого я считала себя последние месяцы? Где подруги, которых я вроде бы нашла на сцене? Где моя радость от того, что я могу позволить себе дорогие вещи, рестораны и машину? Мне все это не нужно… Я чувствую себя живой лишь тогда, когда выхожу к зрителям и вновь играю для них. А потом — пустота. Черная московская ночь, мокрая подушка, адская боль в душе и нестерпимое желание бросить все и сказать тому самому человеку, что я разрушила однажды и его жизнь, и свою. Но я не сделаю этого, потому что он уже поднялся из руин и построил что-то новое. Эрика права. Я должна исчезнуть из его жизни. И я не трогаю его, хотя иногда до одури хочется повторить ту ночь… Когда он лежал на моих коленях, обнимая, когда успокаивал и находил именно те слова, в которых я нуждалась. Но я знаю, этого больше не будет. Мне просто надо идти дальше.

— Женя, вернись ко мне, — неожиданно звучат слова как будто из космоса.​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что?

— Вернись ко мне, Миллер. Давай начнем все сначала.

— Макар, ты сейчас серьезно?

— Вполне. Нам ведь было хорошо, правда? Тебе все нравилось, я помню. И время,