— Обычно. Люди Трёхногого подбили бостос. Пилот посадил на льдину, нас взяли в плен. Его выкупили, меня — нет. Долго держали. Слышал, Трёхногого убили. Меня перевозили несколько раз. Вчера — на бостосе. Ну и вот я тут.

— Это — твой последний причал, урод, — пообещал бригадир. — Но и здесь жить можно. Если будешь стараться и докладывать мне обо всём.

— О чём — обо всём?

— Люди гнилые бывают, — поделился начальник и в качестве подтверждения выдохнул, аромат гнилых зубов едва не опрокинул Макса навзничь. Не говоря о том, что обитатели подземелья не мылись годами, что тоже не улучшало атмосферу, особенно когда собирались кучей. — Задумывают хрень всякую. Бунт, побег. Поможешь раскрыть побег — неделю будешь получать двойную пайку. А сам попытаешься — сразу тебя и похороним. Усёк?

Бригадир продолжил смотрины. Отобрал самого молодого и смазливого парня — для личных утех вместо женщины. Назначенный любимой женой вздумал кричать и вырываться, но помощник бригадира пару раз перетянул его шлангом, наполненным мелкой солью для веса, сразу отбив желание сопротивляться. Максу снова повезло. Если бы пришёлся по вкусу пидарасу, был бы вынужден вытащить револьвер прямо сейчас.

Любитель мальчиков, впрочем, действительно понимал, как увеличить добычу и где узкие места. Первым делом отправил Макса ремонтировать один из электровозов, когда-то таскавших вагонетки по спиральной дороге наверх.

Механизм такого типа был незнаком, но уж точно уступал «Шервушу» в сложности. День понадобился, чтобы разобрать.

— Нужны электроды и пара шарикоподшипников, — он протянул бригадиру снятые с электровоза. — Там многое что изношено, но поживёт. А без этого не поедешь.

Тот привычно разразился руганью: позволил бесцельно шестиногому уроду день ковыряться в электрике, а электровоз так и не сделан. Затем, угрожая всеми карами ада, поплёлся куда-то.

Следующий день, пять часов из десяти в сутках, Макс работал отбойным молотком и грузил добытую соль в вагонетки. Упал и отрубился прямо на куче соли — настолько устал. Только на третий день ему под ноги упали требуемые детали — будто личное одолжение.

Через несколько часов электровоз, наконец, тронулся в путь, высекая задорные искры из контактной шины. Отремонтировавший его сразу поймал на себе злобные взгляды других. Мол, раскатывает себе как король, а мы пашем…

Какие-то контакты у новоприбывшего пополнения со старожилами завязывались трудно. Тем более, старожилы не такие уже старые. Те, кто выглядит на пятьдесят-шестьдесят, в реальности едва достиг тридцати. Максимум год-два под землёй — и дуй к последнему пристанищу в тупичке. Шахты давно стали могилой для многих тысяч добытчиков.

Катаясь на электровозе, Максу удавалось выезжать на уровень, откуда его отправили вниз. Обратно ему прямо в вагонетку подсадили новичка, свежеспущенного с поверхности.

— Мне впаяли два года за кражу! Отсижу от звонка до звонка и выйду, — хорохорился парень. Он даже умудрился пронести с собой курево и пыхтел, пока состав с пустыми вагонетками полз вниз.

Макс не стал его информировать, что отсюда никто никогда не выходит. Хотя бы из-за того, чтоб не растекались сведения: шахтоуправление во всю использует рабов.

— Лучше скажи, какие новости наверху. Слышал, там шухер, что-то повалилось…

— Да! — парню приходилось кричать, чтоб голос перекрыл грохот колёс на стыках. — А ещё писали, выход энергии уменьшился. Немного, но уменьшился. И так везде… Ничего, под землёй не замёрзнем.

— Скорее — вспотеешь, — утешил Макс.

Слово «везде» — ключевое. Руку на отсечение, хакеры Герума разобрались со всеми никнеймами и пасвордами аппаратуры древних, или что там вместо, уменьшая охлаждение планеты. Общее потепление заметят далеко не сразу. А вот то, что радиаторы, отбирающие тепло в центре анклавов, стали чуть холоднее, никак мимо внимания не пропустишь.

В общем, буквально через несколько дней стоит вострить лыжи. Не затягивая. Скудное питание и подземные условия жизни приведут к тому, что начнёшь слабеть. Потом наступит апатия, характерная для тех, кто обретается в шахте второй год. За ней — истощение и смерть.

Ну уж нет. Как отвечал Абрам Моисеевич на вопрос о его здоровье: не дождётесь.

Глава 14

Пожилой мужчина, наверняка — моложе, чем выглядел, задумчиво произнёс:

— Сегодня моей Шаис исполняется двенадцать. Взрослая. А папка далеко. И вряд ли когда её увидит.

— Ты даёшь… — удивился Макс. — Я тут всего четырнадцатый день. Но уже не уверен. Вдруг — пятнадцатый.

Благодаря исправленному электровозу, таскавшему составы вагонеток, наверх поступало больше соли, чем по транспортёру-подъёмнику, и с меньшими усилиями шахтёров — катать тачки к вагонеткам было ближе, чем к бункеру подъёмного механизма. Оттого наверху проявили небывалую щедрость и увеличили пайку процентов на двадцать.

Макс насухо вытер лепёшкой остатки супа из лоханки и, положив в рот, тщательно пережевал. Пусть он не тратил столько сил, как горняки на общих работах, они скоро понадобятся. По крайней мере, так хотелось думать.

— Да, я сбивался, — подтвердил мужик. — Но спросил у вора, что ты привёз на поезде, какое число, и восстановил.

— Мама у неё есть? — Макс налил в мятую кружку бурду, заменявшую чай.

— Конечно. Красивая. Небось, нашла кого, как меня объявили погибшим. Но что дочку не увижу — горько. И она тоже думает: пропал папка. Тот, что мастерил ей деревянные игрушки. Первые книжки читал. Секреты её слушал, она почему-то мне больше доверяла, чем маме.

— А как здесь очутился?

— Пираты, мать их… Здесь много таких. Но не пираты виноваты, а эти.

Заскорузлый палец ткнул в потолок. Ясно, кого он имел в виду. Владельцев шахты и не только этой. Именно они создают спрос.

Предложение большое. Поэтому не выгодно хорошо кормить, обеспечивать медициной. Да хотя бы санитарией. Прощу менять людей-картриджей.

Ничего личного. Экономика. Безжалостные дельцы не знают в лицо надрывающихся в шахтах, только сводные цифры. И спокойно спят по ночам. Как администрация лагерей в системе ГУЛАГа, но там хоть изредка встречались идейные, верившие, что гнобят врагов народа во имя светлого будущего.

— Как тебя звать?

— Пирис Мастис из Эхеса.

— Ага… Дочь — Шаис. Как выберусь, передам привет от отца.

Невольник изумлённо глянул, потом разразился невесёлым смехом.

— На электровозе протянешь дольше чем мы, на общих работах. Но однажды тебя всё равно подхватят за руки и за ноги да отнесут в глухой тупичок. Может, на год или два позже меня. Но непременно.

Час спустя, улучив повод поболтать с бригадиром, Макс и тут катнул пробный шар.

— Балдис, давно хотел спросить. Пусть я, тощий и слабосильный, ровно сижу на заднице. Но ты — здоровенный, у тебя двое нормальных пацанов на подхвате… Чего ты не на свободе?

— Потому что здесь — жизнь. Херовая, подземная, сука, никчемная. Но — жизнь. Сунусь наверх — прибьют, — серьёзно ответил начальник и сплюнул коричневую слюну.

— Чем же? Я видел, когда опускали, у вертухаев даже револьверов нет.

— Дубинки, да. Но их много, сука. А у тех, что на самом верху, у входа в шахту, есть и волыны.

— Убедил. Я читал на воле одного философа. Он сказал: свободным можно быть и в тюрьме. Главное, чтоб дух оставался свободным.

— Долботрах твой философ, — не оценил его мудрость Балдис. — Его бы сюда с отбойным молотком да норму выполнять, враз бы поумнел.

Поблагодарив за науку, Макс ретировался. Больше лезть с вопросами не стремился, бригадир запросто заподозрит подготовку к побегу.

А что, собственно, готовиться? Как говорил замполит, рот закрыл — рабочее место убрано. Прихватив горняцкий фонарь с заряженной батареей, залез в электровоз. Вниз твёрдо решил не возвращаться.

По пути скинул серый комбез, униформу шахтёра-раба, оставив оранжевый лётный. Конечно, он здорово отличается от одежды персонала, но на какое-то время вызовет замешательство.

Наученный горьким опытом побега на Аорне, Макс никого не пригласил с собой. Даже Пириса, убивающегося из-за разлуки с дочерью. Нет гарантии, что в самый ответственный момент не нападёт со спины в надежде, что охрана позволит ему отправить коротенькое письмо в Эхес: «живой, люблю, помню, папа».

И вообще, с рабством нужно что-то решать. Если, конечно, удастся выбраться. Пусть один человек не в состоянии изменить уклад на целой планете, где рабский труд — неотъемлемая часть экономики. Но когда люди рассуждают подобным образом, «от меня одного ничего не зависит», ничего и не меняется. Не можешь освободить всех —