Силы у Кости были неизмеримы, а мои кончились, и ноги едва держали, пока он вытирал мое тело, и, если бы не его помощь, до спальни добраться мне было бы трудно.

Ох, с каким наслаждением я вытянулась на своей, а сегодня — нашей кровати! Костя укрыл меня, и я заснула, даже не успев ответить на его благодарный поцелуй.

Перед пробуждением мне привиделось нечто вроде темного зеркала невероятных размеров, внутри которого, как в аквариуме, плавали большие рыбы с человеческими глазами и длинными шипами вместо плавников. Но проснулась я не от этого. Шорох, напоминавший шуршание одежды, раздавался где-то в прихожей. Ничего необычного в нем не было, но тем не менее именно он заставил меня проснуться. Послышался негромкий стук, как от каблуков по полу, и легкое чмоканье замка.

Окно за тюлевой занавеской было залито предутренней серостью, значит, спала я совсем немного. Первой мыслью было, что Константин не стал меня будить, пожалел и, оставив записку где-нибудь на видном месте, удалился спозаранок по своим делам. Досадно!

Вздохнув, я повернулась и наткнулась взглядом на Костю, посапывавшего на своей подушке.

Это уже не шутки!

Шорох повторился, и сонливость прошла, как водой смытая.

Подавив в себе мгновенно возникшее желание вскочить, разбудить Костю и броситься в прихожую — хватать незваного гостя за шиворот, я медленно приподняла одеяло и выскользнула из-под него на пол. Встала на ноги и прислушалась — шуршали уже в комнате, будто кто-то осторожно там крался. Кто? Ну кто же может вот так, тихо и запросто справиться с замками бронированной двери? Только тот, для кого эта дорога уже известна. И наверняка вооружен он сейчас не только ножом. Поэтому не надо нам с Костей шуметь, чтобы не догадался Диман, что мы проснулись, и теперь не застать ему нас врасплох.

Боже, при чем здесь Диман? Димана я вчера законсервировала для господина Красина.

Едва я это подумала, как с ужасом увидела — Костя выпростал руку и, тронув ею лоб, повернул ко мне лицо. Сейчас он заговорит со мной спросонья! Я замотала головой, прикрыв одной рукой рот, а другую вытянула в направлении двери, за которой сейчас все стихло. Гримасничала я при этом, наверное, отчаянно, потому что Костя, посмотрев на меня с изумлением, спросил мирным и хрипловатым со сна голосом:

— Танюх, приснилось что?..

В прикрытую дверь спальни с той стороны тяжко ударили, она распахнулась во всю ширь, и с ослепительной вспышкой раздался выстрел. На меня набросили одеяло, но я успела увидеть, как Костя, чудесным образом взлетев в воздух, ударил стрелявшего ногой в грудь, и тут грохнуло еще раз.

Стук вылетевшего из руки и ударившегося в стену пистолета оказался едва слышен, потому что сразу пальнуло еще, и зазвенело осколками разбитое пулей зеркало. Оружие, будто приняв в себя ярость своего владельца, выстрелило от удара само по себе, но в последний раз.

Пока Константин молчком, но с удивительной скоростью управлялся со свалившимся на пол и рычащим от переполнявших его чувств убийцей, я присела на край кровати, не в состоянии держаться на ослабевших ногах, и стиснула руки, чтобы хоть как-то унять их дрожь. А когда это более или менее удалось, застучали зубы. Сжала их — заходили ходуном плечи. Да что же это творится!

Пришлось вставать и почти по стенке пробираться мимо сэнсэя, придавившего коленом к полу нашего гостя. А когда вышла из ванной, то успокоилась еще недостаточно, чтобы заинтересоваться стрелком больше, чем местонахождением графинчика с коньяком, и направилась в кухню. И тут пронзительными переливами заверещал звонок в прихожей.

— Одуренно! — только и смогла я сказать по поводу всей этой так внезапно начавшейся суеты.

Надавив на кнопку выключателя и машинально глянув на часы, висевшие рядом с ним, я поняла, что уже почти утро и что все это буйство, наверное, разбудило и тех, кто с вечера не планировал подниматься в такую рань.

Позвонивший не перенес моей медлительности, вполне, на мой взгляд, простительной при таких обстоятельствах, и вместо того чтобы звякнуть еще раз, попросту взял и нажал с той стороны на дверь. Она, не прикрытая стрелком как следует, чтобы не оказаться помехой при отступлении, отворилась, и из-за нее показалась растрепанная голова Ольги Олеговны. Горящие возмущением, даже гневом глаза ее вдруг сменили свое выражение и остекленели на вытянувшемся от удивления лице.

— О-ой! — тихо напугалась она и скрылась за дверью.

Я ничего не поняла и потянулась уже было к дверной ручке, чтобы выглянуть самой, как дошло до меня, что стою-то я здесь без единой нитки на теле. Какой вылезла из-под одеяла, услышав шорох в прихожей, такой и пришлепала. Вот уж не думала, что мной, обнаженной, можно так напугаться!

Из глубин квартиры, от самой спальни, донеслись звуки возни и негромкий вскрик. Я накинула на себя банный халат, оказавшийся почему-то в прихожей на вешалке, и страшным шепотом крикнула в комнату:

— Тише!

За дверью гомонили. Я открыла ее и предстала перед возмущенными полуодетыми соседями, успевшими собраться на лестничной клетке.

— Татьяна! — начала Олеговна, но Гена, немолодой, вечно затрапезного вида мужичок, живущий прямо подо мной, бесцеремонно отпихнул ее в сторону и в веселом возмущении проорал, рубя воздух ребром ладони:

— Ну ты вообще, Татьян, даешь! Не дом, а Чечня, в натуре! Ты чего, хочешь, чтобы я зондеркоманду вызвал? Какое право имеешь…

— Погоди ты! — возмутилась Олеговна его бесцеремонностью. — Таня, что случилось? Опять воры? Сама-то цела?

— Ох, извините, дорогие мои! — зачастила я скороговоркой, чтоб не перебили. — Извините! Нет никаких воров и вообще никого посторонних, все в порядке.

— Ничего себе в порядке! — возмутился муж Олеговны, мощный старикан с пучками седых волос за ушами и круглым тугим животом, на котором ни один ремень не способен удержать штаны на полагающемся им месте. — Правду Генка сказал — пальба, как в Чечне. Ты знаешь хоть, сколько времени?

— По какой причине канонада? — выступил вперед пенсионер в звании бывшего майора, имени которого я никогда не знала, но здоровалась с ним регулярно.

— Несчастный случай. Взрыв трех шумовых патронов при проведении технического обслуживания газового оружия, — объяснила я ему как знатоку. — Приношу свои извинения и заверяю, что впредь такое не повторится.

— Вольно! — скомандовал он и, удовлетворенный рапортом, повернулся к остальным: — Ничего, товарищи, страшного. Никто не пострадал, это — главное, а за неудобства нам принесены извинения.

— Ну уж нет! — Мужу Олеговны хотелось ругаться, и она тоже поддержала его:

— Безобразие, Таня! Разве можно заниматься такими вещами в квартире, а уж тем более в такую рань!

— Зондеркоманду… — воскликнул Гена, но майор перебил его, возвысив голос до половины командного:

— Оставьте это словцо! И подумайте о том, что я терплю ваши еженедельные празднества без претензий и возражений, хотя мне от них достается более прочих.