– Знаю. Пойдем, батюшка, заглянем.

Впрочем, «пойдем» в устах «подполковника Шумахера» в любом случае должно было означать «поехали». Так подумал отец Георгий, так и произошло. Комбат сел в машину и открыл дверцу священнику, приглашая в салон. По военному городку Шумаков ездил так же быстро, как ездил везде, и уже через минуту, заскрипев тормозами, машина остановилась рядом с небольшим зданием из оцилиндрованного бревна. Купола над часовней не было, но крест установили на окончании гребня крыши прямо над входом. В окнах горел свет.

Первым пошел отец Георгий, перед входом в часовню трижды перекрестился, как полагается, обернулся, глянул на крестящегося подполковника Шумакова и сказал:

– Бандану, товарищ подполковник, снимите.

Сам он, впрочем, свою фиолетовую скуфью не снял, поскольку у белого духовенства скуфья является предметом богослужебного облачения и только монахами и архиереями носится во внебогослужебное время.

Часовня была небольшая, всего в один притвор, хотя, впрочем, обычно большинство часовен так и строятся. Судя по всему, она была перестроена в часовню из какого-то иного помещения, может быть, даже складского, в котором вырезали окна по одной стене, оставив другие стены глухими. Посреди дальней стены висела большая икона Георгия Победоносца, справа от нее, если стоять лицом к образам, икона Николая Чудотворца, справа икона Михаила Тверского . Над всеми ликами была вывешена округлая икона Спаса. На высоком деревянном, очевидно самодельном, резном аналое лежала под стеклом редко применяемая икона Архангела Михаила, сидящего на крылатом коне и поражающего ударом копья в раскрытый рот поверженного дьявола.

Свечи, иконы и книги в часовне продавал солдат, одетый поверх мундира в синий рабочий халат. Отец Георгий купил четыре свечи, чтобы поставить перед каждой иконой, молитвослов и три небольшие картонные иконки – Спаса, Богородицы и Николая Угодника. Поставив свечи, передал молитвослов и иконки подполковнику Шумакову.

– Это вам, товарищ подполковник. Купите свечи и подсвечник и помолитесь, когда вернемся. Я объясню, как и кому надо молиться.

– Можешь меня, как лицо сугубо гражданское, и по имени-отчеству называть. Если не забыл, зовут меня Сергеем Владимировичем.

– Хорошо, Сергей Владимирович.

Подполковник купил себе два десятка свечей про запас, выбрал три подсвечника, два сделанных под бронзу, один керамический, и, по примеру священника, поставил четыре свечи, по одной к каждой иконе.

– Часто у вас службы бывают? – спросил он солдата-продавца.

– Два раза в неделю молебен с акафистом. А на всенощное бдение и на литургию нас автобусом в церковь возят.

– Много народу ездит?

– Половина автобуса набирается.

– Новый комендант сам верующий?

– Да. Разве неверующий выделял бы автобус… Старый даже в увольнительную в воскресенье отпускал после одиннадцати, когда литургия завершится, не хотел, чтобы мы в храм ходили. А батюшка что, товарищ подполковник, в поселковом храме служить будет? – в свою очередь спросил солдат.

– Нет. Он к нам прибыл. В городке мотострелков ему палатку вместо храма соорудим.

– Батюшка, – обратился солдат к отцу Георгию, – а к вам на службу можно будет приходить?

– На службу всегда можно и нужно приходить, – ответил иерей.

– А то не все, бывает, на автобус успевают. Кто с дежурства, тот обычно опаздывает. До вас ближе добираться. Если постараться, можно успеть.

– Мы поговорим с местным священником, – решил отец Георгий. – Я могу службу на полчаса позже начинать, он на полчаса раньше, чтобы все желающие успевали.

Он тихим шепотом помолился перед центральной иконой, лежащей на аналое, поймал взгляд комбата и согласно кивнул – пора было ехать в первую роту.

И уже в городке мотопехоты, остановив машину у крыльца казармы, Шумаков попросил:

– Повтори, батюшка, что ты говорил о Боге и о ребенке. Сейчас буду жене звонить. Ей это скажу. Пусть соображает…

– Когда ребенок маленький, с ним надо говорить о Боге. Когда ребенок большой, надо с Богом говорить о нем.

– А ты в самом деле настоящий батюшка. Это я об отношении к слову. Как я утром к этому слову отнесся и как сейчас отношусь. Утром мне показалось, что это покушение на мое гордое прозвище «батя». А сейчас… Давно мне никто таких полезных наставлений не давал. Я вообще привык не наставления, а приказы слушать, а наставления вместе с приказами сам давал солдатам и подчиненным офицерам. А наставления мне, оказывается, тоже нужны, и, может быть, больше, чем кому-то другому. Как раз потому, что я их давно не получал. Собой всегда горд был и наставлений слушать даже не желал. Наверное, зря. Я сейчас с женой поговорю, машину поставлю и к тебе загляну. Не помешаю?

– В любое время, Сергей Владимирович. Хоть среди ночи.

Отцу Георгию даже приятно было называть комбата по имени-отчеству. Такое обращение не вызывало желания по стойке «смирно» вытягиваться.

– Пока это ни к чему. Будет необходимость, приглашением воспользуюсь. А пока расскажешь мне, как молиться и что читать. И еще… Это вот куда приладить? Автомобильные, специальные…

Подполковник достал из кармана соединенные в один пластиковый блок три иконки: Христа, Богоматери и Николая Угодника.

– В машине. Спереди. Чтобы всегда можно было при необходимости взгляд на них бросить.

Подполковник снял предохранительную пленку с липучки и приклеил блок автомобильных иконок впереди, прямо под лобовым стеклом…

Если уж старый атеист, такой, каким комбат себя считал, так быстро откликается на приглашение к Вере, что же ждать от солдат, родившихся после времен глобального атеизма. Отец Георгий чувствовал себя удовлетворенным первым днем пребывания в отряде. Отправляясь сюда, он ожидал более натянутых отношений с офицерами, ожидал непонимания со стороны солдат, но надеялся на то, что части спецназа ГРУ являются боевыми частями, следовательно, солдаты там всегда ближе к смерти, чем в любом другом подразделении армии. А близость к смерти обязательно накладывает свой отпечаток на восприятие мира и отношение к миру со всех сторон. Вспомнились слова того самого старшего отца Георгия, к которому рядовой Юрий Коровин приезжал за наставлениями. И священник, бывший офицер ВДВ, рассказал ему, как они, коммунисты и атеисты, перед отправкой в Афганистан поголовно проходили обряд крещения у батюшки в маленькой, всеми забытой деревенской церквушке. Пограничникам на контроле перед вылетом был дан строгий приказ изымать у всех нательные крестики. И тогда, чтобы провезти с собой на войну крестики, они прятали их в самое малоподозрительное для пограничников место – под обложку партийного билета. Там пограничники не искали. И не догадывались, и просто не смели. А уже в Афганистане десантники уходили в бой с крестиками на теле. Молитвословов, конечно, ни у кого не было, поэтому молитвы выучивали наизусть задолго до отправления. Это требовало и старания, и времени. Но офицеры шли на это, лишь бы приобщиться к Вере в Бога, потому что в нем видели самую большую свою защиту. И обязательно наказывали родным, чтобы ходили в храм на службы и заказывали молитвы за их здравие. Как правило, заказывали не только молитвы, но и проскомидию , что считалось наиболее действенной защитой воинам.