Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Продажная девка! – услышала я голос того же мужчины, когда мы входили внутрь. Но следующие его слова заглушила музыка. Наше внимание привлекло зрелище, открывшееся перед нашими глазами. Всюду танцевали пары, страстно, энергично. Я увидела, как мужчина поднял партнершу, а потом снова поставил ее на пол, перебрасывая ее слева направо, словно мячик на веревочке.
У Чарльза приоткрылся рот.
– Вот это да, – пробормотал он. – Ничего подобного я раньше не видел.
– Если хочешь, мы можем уйти, – предложила я, глядя на дверь.
– Нет-нет, – ответил он, не сводя глаз с мужчины, который опустил свою партнершу так низко, что ее волосы коснулись пола. – Я никогда не видел, чтобы люди так танцевали. Это… удивительно. Я хочу попробовать. Ты умеешь так танцевать?
– Свинг? Конечно, – сказала я, – немного.
Я взяла Чарльза за руку, но прежде чем мы смогли выйти на площадку, пожилая женщина похлопала Чарльза по плечу.
– Вы зарегистрировались? – спросила она.
– Зарегистрировались? – переспросила я.
– По пять центов с каждого, – объяснила женщина. – Это за участие, за фотографию и миску чили.
– Миску чили? – удивился Чарльз.
Она указала на стойку впереди нас.
– Заплатить можно там.
Он достал долларовую купюру из бумажника и протянул ее мужчине за стойкой.
– Ваша сдача…
– Оставьте себе, – сказал Чарльз.
– Спасибо, сэр, – мужчина ошеломленно смотрел на него. – Элис рассказала вам о правилах?
Чарльз покачал головой.
– Через пять минут мы прекращаем регистрацию, так что вы как раз вовремя. Правила таковы: не садиться, не есть, не пить. Танцоры не должны танцевать на одном месте или стоять дольше трех секунд, иначе они исключаются из соревнования. Последняя пара выигрывает вот это, – он указал на стеклянную емкость с пятицентовыми монетами. – Сфотографироваться можно вон там, слева.
Мы с Чарльзом прошли несколько шагов и остановились рядом перед белым занавесом.
– Теперь улыбнитесь, – жизнерадостно велел нам фотограф, скрытый камерой. Рядом с Чарльзом мне было легко улыбаться. – Готово. Если заглянете сюда в следующую пятницу, снимок будет готов.
Мы робко подошли к танцплощадке. Чарльз положил руки мне на талию и начал неуклюже двигать ногами. Я улыбнулась, взяла его за руки и показала ему базовый шаг свинга.
– Вот так, – сказала я, двигаясь в такт музыке. Я помахала рукой Лоле, с которой мы вместе учились в школе. Она явно была шокирована, увидев меня в объятиях Чарльза. Она явно завидовала мне.
– Это сложнее, чем кажется, – заметил Чарльз, пытаясь повторить шаг и наступая мне на правую ногу. – Прости.
– У тебя хорошо получается, – подбодрила его я. Мне было приятно, что и я могу хоть чему-то научить его.
Через некоторое время Чарльз освоился и закружил меня по площадке с уверенностью профессионала.
– Теперь я могу понять, почему этот танец нравится тебе больше, чем вальс, – с улыбкой заметил он. – Это намного веселее.
Я почувствовала, что на лбу у меня выступили капельки пота.
– А что делают люди твоего круга, когда хотят повеселиться?
Чарльз слегка улыбнулся.
– Ты так говоришь, будто я с другой планеты.
– Видишь ли, – ответила я, вытирая лоб, – в каком-то смысле так и есть.
Я посмотрела на других людей на танцплощадке: сыновья фабричных рабочих, дочери портних. И рядом с ними – Чарльз, сын одной из богатейших семей в городе и, возможно, даже в стране, если верить Кэролайн.
– Полно тебе, – обиделся Чарльз. – Тебе не кажется, что ты несколько преувеличиваешь?
В зал вошла миниатюрная фигурка, и я сразу ее узнала. Это была Джинджер Клейтон, моя давняя подруга. Ее младшая сестра умерла полгода назад, потому что у семьи не было денег на лекарства. И мне вдруг совершенно расхотелось танцевать. Как я могла ужинать устрицами и икрой, когда люди, подобные маленькой Эмме Клейтон, умерли от безденежья?
Я отпустила руку Чарльза.
– Неужели ты не понимаешь?
Он снова взял меня за руку.
– Осторожно, – предупредил он, – нас дисквалифицируют, если мы остановимся. О чем нас предупреждали? О правиле трех секунд?
Я отвернулась.
– Я сказал что-то не то?
– Нет. Вернее, да. Я бы только хотела, чтобы бедным не приходилось так страдать.
Оркестр заиграл медленную мелодию, и я была этому рада. Странно было бы вести такой серьезный разговор, двигаясь в сумасшедшем ритме свинга.
– Послушай, – продолжала я, видя, что в его глазах появилось озабоченное выражение. – Я верю, что тебе не все равно, и я знаю, что ты не такой, как другие люди твоего круга. Но мне бы хотелось, чтобы больше состоятельных людей думали о положении бедняков. Времена сейчас тяжелые. Вдове, которая живет в квартире подо мной, приходится оставлять детей на целый день одних, потому что за ними некому присмотреть. Вполне респектабельные люди вышли на улицу и просят подаяния. И все это, когда богатые…
– Когда богатые ничего не предпринимают, чтобы жизнь стала лучше? – закончил за меня Чарльз.
– Да. – Я кивнула.
– Что ж, ты права, – согласился он. – Мы презренные люди. Я первым готов это признать. Мои родители даже не обеспечивают своей прислуге прожиточный минимум. Большинству приходится искать вторую работу, чтобы кормить семьи. Это несправедливо. Я пытался поговорить с моим отцом. Но он и слушать меня не стал. Он сам из бедняков, работал на ферме в Западном Вашингтоне. Отец сам всего добился. Он уверен, что упорный труд и самодисциплина – это билет в мир состоятельных людей. Он считает, что каждый может нажить состояние.
Я покачала головой.
– Но это редко случается.
– Я знаю.
– Твой отец не понимает, что достойным, трудолюбивым людям часто просто не везет, – продолжала я. – Они много работают, но с трудом сводят концы с концами. Люди готовы работать, но работу сейчас найти очень трудно.
Чарльз отвел глаза.
– Я не знаю, что тебе ответить, Вера. Мне это нравится не больше, чем тебе.
– Я не обвиняю ни тебя, ни твоего отца, – поторопилась сказать я, испугавшись, что перешла дозволенные границы. – Просто меня учили делиться с другими. Почему богатые не могут больше помогать бедным?
Чарльз кивнул.
– Та вдова, о которой ты говорила, как ее зовут?
– Лора, ее зовут Лора.
– Где она работает?
– На швейной фабрике в промышленном районе.
– Сколько у нее детей?