Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что?
– Клэр, ты мой лучший репортер. Я не могу тратить время на очерк, который ты напишешь неизвестно когда. – Он положил на мой стол папку. – В этом месяце у нас много работы.
Я недовольно посмотрела на зеленую папку.
– Это что такое?
Фрэнк как будто разговаривал с крышкой моего стола.
– Информация по дням культуры в Сиэтле. Я хочу, чтобы ты написала рекламные материалы.
– Ты что, смеешься надо мной, Фрэнк, – вспыхнула я. – Реклама?
Фрэнк знал, что любой уважающий себя репортер лучше выдавит себе глаза, чем будет писать рекламные тексты.
– Да, – безразлично подтвердил мой босс. – Я только что говорил с отделом рекламы. Нужно заполнить две страницы на развороте. Материал должен выйти на следующей неделе.
Я покачала головой.
– Не могу поверить…
Фрэнк шагнул ко мне.
– Я беспокоюсь за тебя, Клэр. Ты давно уже сама на себя не похожа.
Я вздрогнула.
– Почему ты говоришь мне это?
– Видишь ли, – продолжал он, тщательно подбирая слова, – просто ты никогда раньше не нарушала сроки сдачи материала.
Я провела пальцами по волосам. Фрэнк был прав. Я боялась, что потеряла свой репортерский нюх, и мой босс подтвердил это. Что со мной происходит?
Я взяла зеленую папку и открыла ее.
– Не волнуйся, – я повернулась к монитору, – это я сделаю. Все напишу за выходные, и в понедельник ты получишь текст.
– Клэр, послушай, – снова заговорил Фрэнк, – я не хотел тебя обидеть. Я только…
– Все отлично. – Мой голос звучал напряженно, я сжала руки в кулаки. – Мне жаль, что я тебя подвела. Я думала, что смогу написать этот очерк. Я думала, что смогу найти этого маленького мальчика.
Фрэнк сочувственно кивнул и вышел в коридор.
Спустя несколько минут я услышала звук приближающихся шагов.
– Тук-тук.
Обернувшись, я увидела на пороге Эбби с большой коробкой в руках.
– Доброе утро, – поздоровалась она.
– Доброе, – ответила я, тяжело вздохнув.
– Что-то случилось?
– Судя по всему, моя карьера закончена, и Этан не ночевал дома этой ночью, – ответила я, не в силах отвести взгляд от зеленой папки.
– Твоя карьера не закончена, – сказала Эбби. – Ты одна из лучших, если не лучший репортер в редакции. А что касается твоего мужа, то я ничего не знаю, введи меня в курс дела.
Я вздохнула.
– Спасибо, но я бы не хотела говорить об этом сейчас. Боюсь, что не сдержусь. Ты же помнишь наше правило: не плакать на работе.
Эбби улыбнулась и протянула мне коробку.
– Держи.
– Что это?
Она пожала плечами.
– Не знаю, но на коробке написано твое имя. Дженна по ошибке принесла ее мне.
Я поставила коробку на стол, достала из ящика стола ножницы, чтобы разрезать клейкую ленту, и тут обратила внимание на адрес отправителя.
– Эбби, это из Шведского госпиталя, – я почувствовала, как мое сердце забилось быстрее. – Что они могли мне прислать?
Мне было крайне неприятно, что какая-то посылка и даже сама эмблема госпиталя могли вызвать у меня такую примитивную реакцию. Я снова слышала писк аппарата для измерения кровяного давления на моей руке, видела яркие голубые шторы в приемном покое, чувствовала соленые слезы, текущие по щекам. На мгновение я заново ощутила ужас несчастного случая, случившегося со мной год назад. Я закрыла глаза, пытаясь блокировать воспоминания, прогнать их, отправить обратно в госпиталь, где я их оставила, как мне казалось, навсегда. Но когда я открыла глаза, воспоминания были тут как тут.
– Клэр, – тихим голосом спросила Эбби, – что в этой коробке?
В гневе я начала открывать ее. Что они мне прислали? Мне постоянно оставляли сообщения, напоминая о необходимости повторных посещений, но я никогда не перезванивала. Неужели они не понимают, что каждый звонок, каждый чертов счет в почтовом ящике напоминают мне об утрате? А теперь еще и это? Почему они не могут оставить меня в покое? К внутреннему клапану коробки был приклеен конверт. Я вскрыла его.
Уважаемая мисс Олдридж!
Мы много раз пытались связаться с вами по поводу того, что вы должны забрать свои личные вещи, оставшиеся в госпитале после вашего пребывания там. Единственный адрес, которым мы располагаем, это адрес вашего работодателя. В соответствии с политикой госпиталя, мы возвращаем вам личные вещи.
С наилучшими пожеланиями,
Кэти Морландстид
Я осторожно заглянула в коробку и вытащила оттуда серую полосатую толстовку. Она выглядела ужасно. Сбоку толстовка была разорвана водителем «Скорой помощи» – смутное воспоминание снова стало ярким и отчетливым, – на рукаве запеклись пятна крови. Я вспомнила, как я покупала ее. Мы с Этаном пошли в «Гэп» покупать мне одежду для беременных. Я тогда прицепила накладной живот и вышла к Этану из примерочной, напугав его до полусмерти.
– Твой живот! – воскликнул он. – Что с ним?
– Огромный? – подсказала я с улыбкой, подняла край фуфайки и показала накладку. – Как я тебя провела!
– Да. – У мужа явно отлегло от сердца. – Я уж подумал, что у нас будет двойня.
В тот день я купила эту модель толстовки в трех цветах, несколько пар брюк, все с прочным растягивающимся эластичным поясом, и черное платье с запа́хом, которое в журнале для будущих мам назвали самым подходящим фасоном для беременных. Я поморщилась, вспоминая об этом, отложила толстовку в сторону и достала из коробки черные легинсы с дырой на колене. Под ними лежало нижнее белье, аккуратно сложенное в стопку. Зачем они возвращают мне все эти вещи? Почему они не могли… просто сжечь их? В самом низу лежали кроссовки для бега. У меня были и другие, но эта пара была самой любимой. Потертые, идеально разношенные, они преодолели вместе со мной многие мили по залитым дождем улицам Сиэтла, пересекли финишную черту не одних соревнований, но теперь я не могла их видеть. Они будто предали меня.
Я бросила кроссовки и порванную одежду обратно в коробку и взглянула на Эбби.
– Где-нибудь поблизости есть помойка?
Эбби опустилась на колени рядом со мной.
– Клэр, – прошептала она, – может быть, тебе не стоит так спешить и выбрасывать вещи?
У меня защипало в глазах, я быстро вытерла со щеки слезу, раздраженная тем, что плачу.
– О, дорогая, иди ко мне, – Эбби обняла меня, и я прислонилась к ней, вдыхая исходящий от нее аромат лаванды. – Ты раньше так любила бегать, – продолжала она. – Почему бы тебе снова не попробовать?