Я взвизгнул, когда пальцы коснулись холодной воды, а потом отец посадил меня на плечи и медленно погрузил вниз. Я закричал от страха и восторга.

– Питер! Не кричи как девчонка!

Это было самое обидное слово, которым отец мог меня назвать, и на секунду я заплакал, но соленая вода скрыла слезы, и совсем скоро я уже плескался по шею в воде и смеялся вместе с отцом. В тот день я научился плавать. Я мог лежать на спине и наблюдать за шепчущимися облаками в голубом-голубом небе. Потом мы вернулись, вытерлись полотенцами и снова уселись на коврик. Никто к нам не подходил, и мне было вполне нормально. Я спросил, можем ли мы делать так каждый год. Отец ответил: «Конечно, можем», и я почувствовал себя самым счастливым мальчиком на свете.

Вскоре после восьмого дня рождения отец перестал запирать меня в комнате, когда уходил на работу. Я начал помогать с готовкой. Отец часто менял книги в моей комнате, чтобы оставалось не больше двух или трех одновременно. Он сказал, что я уже вырос из игрушек, и когда они исчезли вместе с одеждой, которая стала мне мала, я подумал, не достались ли они сестре за дверью. Отец очень строго относился к тому, чтобы я хранил все свои вещи у себя в комнате. Не то чтобы у меня их было много – только книги, одежда, тетради и несколько игрушечных солдатиков, которых я хранил под диваном, чтобы отец их не отнял после того, как я еще вырасту.

Я начал понимать, что наша жизнь была далека от нормальной: и моя с отцом, и тех двоих за стенкой. Я постоянно слышал их – как они разговаривают и ходят. Я слышал, как отец навещал их по ночам. Звук всегда был приглушенный, и я не мог разобрать слов. Призрак часто кричала, а ребенок плакал. Я прочел сотни книг, и ни в одной из них никто не жил так, как мы или как моя мать и сестра. Я спросил об этом отца. Почему я не могу спать в одной из комнат наверху? Почему должен жить в пристройке в соседней комнате с ней? Почему у него нет друзей? Почему у нас нет телефона? Отец ответил, у него много друзей, с которыми он каждый день встречается на работе. Я спросил его о работе – что именно делают дантисты? – и он рассказал о пломбах и зубных протезах. Мои зубы были в идеальном состоянии, потому что я исправно чистил их рано с утра, после ужина и перед сном. Я спросил, не хочется ли ему сходить со своими друзьями в паб после работы. Он ответил, что не пьет алкоголь и предпочел бы не оставлять меня дома одного дольше необходимого. Я не понимал, почему не слышал о других опасных и безумных запертых женщинах, и тогда он дал мне книжку под названием «Джейн Эйр».

– Ее написала женщина, но ты поймешь, о чем я.

Берта Мэйсон и правда была очень страшная, но Джейн оказалась милой. Я никогда раньше не читал книг про женщин. Я объяснил отцу, что Дениз Нортон не пыталась навредить мне, и тогда отец сказал:

– Не хотел тебе все это показывать, но… – Он приподнял свитер, и под ним оказался длинный шрам на животе. – Она ударила меня ножом. – Порез напомнил мне о синяках и ссадинах, которые я иногда видел на нем по утрам. Отец объяснял это своей неуклюжестью, но теперь признался, что на самом деле это она нанесла ему раны. Он оттянул ворот рубашки и показал мне последнюю – след от укуса на плече. Он как бедный мистер Рочестер из книги. Я был в шоке и окончательно решил, что больше никогда не хочу видеть мать.

А потом отец дал мне прочесть «Медею» и «Макбета».

– Видишь, что она заставила его сделать? Он был слабым человеком. Поэтому мужчина должен быть главным. Мы должны показывать им свое превосходство.

Я спросил отца, почему он не отдал мою мать полиции. Она могла бы отправиться в тюрьму или в психиатрическую больницу. Он какое-то время смотрел на меня, а потом ответил:

– Я не мог посадить собственную жену в тюрьму. Это было бы слишком жестоко. Ты представления не имеешь, что творится в подобных местах.

Если Дениз бесполезна, то почему он просто не отпустит ее?

– У мужчин есть потребности, – был его единственный ответ.

– Пап, она сказала, что она тут с двенадцати лет. Это правда? Ты женился на ней, когда ей было двенадцать?

Он запрокинул голову и громко засмеялся.

– Какая же она глупая, даже не знает, сколько ей лет.

– А сколько ей лет? У нее выпали все зубы, так что, наверное, она уже старая.

– Именно так, – широко улыбнулся он.

Я начинал открывать для себя то, что называется «мужскими потребностями». Когда я видел красивых девушек по телевизору, следовала определенная реакция, и я понимал, что это имеет какое-то отношение к моему пенису. Когда я думал о них ночью в своей постели, то не мог удержаться и играл с ним до тех пор, пока не происходило то, что в энциклопедиях называлось «эякуляция». Со мной такое происходило даже во сне. Я боялся рассказывать об этом отцу. Мне было сложно предположить, как именно он отреагирует. За несколько месяцев до этого он мимоходом упомянул, что мастурбация противоречит законам Господа. Тогда я не знал значения этого слова, но теперь совершенно определенно понял.

Я держал свое новое открытие при себе, но в отцовской библиотеке нашел книги по анатомии человека с рисунками голых мужчины и женщины со стрелочками, указывающими на разные части тела. Я проходил через пубертат. Единственной голой женщиной, которую я видел, была моя глупая мать. Вульва и вагина – вот какие слова задержались у меня в голове. Я выяснил, как получаются дети. Отец вставил свой пенис в ее вагину и протолкнул в нее свое семя. Зачем он сделал это, если так ее ненавидел и она вызывала у него отвращение? Он должен был сделать это как минимум дважды. «У мужчины есть потребности», – сказал отец. Теперь я понимал.

Это было не единственное, что изменилось в том году. Изменилось все. Одним весенним днем, когда я сидел за столом в гостиной и изучал какой-то греческий текст, я увидел человека, пробирающегося сквозь кусты под высокой стеной с